За правое дело

С огромным трудом Антонову и членам Совета удалось и на этот раз предотвратить штурм думы, урезонить доведенных до исступления ополченцев, но перестрелка продолжалась почти до вечера. И до вечера надрывались, вызывая думских лидеров, телефоны. Только к ночи, объяснив инцидент самоуправством военачальников, из думы сообщили, что соглашение на капитуляцию утверждено, и попросили разрешения утром прислать в Совет делегацию для подписания документа. Антонов, взбешенный наглостью думских, прокричал в трубку:

— Хватит, господа! Если в три часа ночи вашей делегации не будет, мы прекращаем всякие переговоры и тогда пеняйте на себя. Все!

А через минуту связной штаба уже мчался на лошади к батарейцам с приказом поднять на Соколовую гору гаубичную батарею и по команде Совета дать залп по думе.

Это должно было послужить сигналом к открытию огня и выступлению всех вооруженных сил революции против думских. По отрядам поскакали новые гонцы и члены Совета.

3

Назавтра Денис не пошел в затон: завод бездействовал, из города стали доноситься редкие ружейные выстрелы, а иногда и пулеметная трескотня. В бараке день и ночь хлопали двери, сновали по коридору заждавшиеся мужей бабы; судачили, ахали, причитали, ловили и тут же разносили по бараку и соседним домам каждую новую весточку, допытывали каждого вернувшегося из города человека:

— Что в городе?

— Кто пуляет?

— Не видал наших?..

И наводила на всех смертный страх и тоску давно выжившая из ума старая бабка Фекла, до ночи бродившая по выстуженному барачному коридору. Толкаясь между баб и детишек, бормотала под нос бессмысленные несвязные фразы:

— Антихрист грядет, детишкова кровушка льется… Грешницы, грешницы, грешницы!.. Христа продали, антихристу продалися, конец свету грядет, помирать будем… — И нараспев, как поп на отповеди: — Веселися да ра-адуйся!..

Бабы гнали Феклу и крестились на нее, как на юродивую, прятали от нее детей и целовали ее одежды, просили молиться за них. Суеверная Степанида носила на груди лоскут ее рубища, кропила на ночь святой водой младшеньких — Никитку и Клашку. Измаянная в долгом томительном ожидании, позвала от ребят читавшего им книжку Дениса.

— Что, мама?

Мать прижала к себе, приласкала покорную голову старшака. Обеспокоенно спросила:

— Здоров ли, сынок?

— Да, здоров, мама, — сам того не замечая, следовал наказу Верочки Денис, избегая «гадких» словечек.

— Тошно без папки, сыночек. Проведать бы, игде он, да ума не приложу как. Может, к дяде Илье сбегаешь, недалече он от слободы нашей живет, у их что прознаешь.

— Конечно, сбегаю, мама. Это ведь совсем недалеко… и не страшно.

Степанида только сейчас прислушалась к новым, по-господски лощенным ответам сына, понятливо усмехнулась:

— Сбегай, сынок. Да далече-то не ходи, не ровен час… Видал, в городе что творится. После когда к своей Верочке сходишь…

— Вот еще! Выдумаете тоже, мама…

— Вижу, чего думать-то. И говорить складно стал, и на праздник будто какой торопишься…

Голова Дениса застряла в вороте чистой рубахи, и краска стыда мгновенно залила его скуластое лицо. Зачем она, мать, срамит его Верочкой, когда он сам твердо решил больше не ходить к Стронским? Разве он не понимает, что буржуйская девчонка ему не ровня, что ее отец и брат — враги революции, а значит, и всех рабочих…

— Зачем вы, маманя, говорите такое? Да я сроду к ним не пойду! Больно надо мне с контрой связываться! И сумку не понесу! Пускай сама за ней бегает!..

— Эка! — всплеснула руками мать…

— Гадюки они, гадюки, вот кто!..

Огромные глаза матери удивленно уставились на Дениса.

— Дурашка ты моя, хошь и кормилец. Какая же она контра, а ишо… ой, слово-то какое!.. И отец не супротив ей — ребенок она, хошь и господский, а все дитя. И дружи с ней, коли не гонят, и спасибочко ей передай наше… и Марфе ее… Я ведь к тому только, сынуля, что не теперь к ней в гости ходить, после, может. Пуля — она не смотрит, куда летит… Ох, господи, чего ж это я тебе, сынок, такое больное сделала? Да и польза тебе от Верочки — вона как баять стал складно, — книжки дала, читать будешь… Прости, сынок, ежели что неладно я… Ну, ступай к дяде Илье. Да сторонкой иди, сторонкой…

4

В доме кузнеца Басова, как и следовало ожидать, Денис не застал дяди Ильи. И было такое же тревожное напряжение, как и в бараке. Жена кузнеца, под стать богатырю-мужу, рослая ширококостная женщина, даже поторопила Дениса:

— Наше дело опасное, могут и к нам быть всякие — мало ли у дяди Ильи врагов, — не след тебе у нас оставаться. Ступай-ка, милый, домой.

И Денис ушел. Но не домой, а побрел вдоль пустынной, словно бы вымершей, грязной улицы, сворачивая с нее то вправо, то влево, обходя одинокие, без дворов, домики, превращенные в свалки пустыри и овражки. И не было желания ни возвращаться домой, ни повернуть к центру города, откуда нет-нет да и доносились еще редкие ружейные выстрелы. В голове неотвязно вилась одна мысль — о Верочке.