За правое дело

Он рисовал себе картину – задымленные цехи, белые от жара, похожие на пламя вольтовой дуги, разверстые печи, серый, застывший броневой металл и рабочие в облаках дыма, среди бьющих молотов, среди треска и свиста длинных электрических искр. Ему казалось, в эти минуты он ощущал огромность металлической мощи, слившейся с огромностью советского пространства. Эта металлическая мощь осязалась в словах людей, говоривших о миллионах тонн стали и чугуна, о тысячах и десятках тысяч тонн качественного проката, о миллиардах киловатт-часов.

Но, видимо, Андрей Трофимович, хотя и говорил так поэтически о выбившихся из-под снега цветах, не был легким, склонным к мечтаниям человеком. Когда один из главных инженеров попросил его обосновать директиву, полученную заводом, он властно оборвал его и угрюмым голосом сказал:

– Обоснования уже были даны, теперь я приказываю! – И при этом приложил ладонь к столу, словно поставил большую государственную печать.

Когда заседание окончилось и все стали прощаться с Постоевым, худой инженер в очках подошел к Штруму и спросил:

– Вы ничего не слышали о Николае Григорьевиче Крымове?

– О Крымове? – удивленно спросил Штрум и, сразу поняв, почему длинное, худое лицо инженера показалось ему знакомым, быстро спросил: – Вы родственник?

– Я Семен, младший брат его.

Они пожали друг другу руки.

– Я часто вспоминаю Николая Григорьевича, я его люблю, – сказал Штрум и с горячностью добавил: – Ох уж эта Женя самая, я на нее очень зол.

– А она здорова?

– Здорова, конечно, здорова, – сердито ответил Штрум, точно это было неприятно ему.

Они вместе вышли в коридор и некоторое время прохаживались, вспоминая Крымова и довоенную жизнь.

– А ведь мне о вас Женя говорила, – сказал Штрум, – вы на Урале быстро выдвинулись, стали заместителем главного инженера.

Семен Крымов ответил:

– Теперь я главный инженер.

Штрум стал расспрашивать его, возможно ли на уральском заводе наладить опытную плавку и выпустить некоторое количество стали, нужной ему для специальной аппаратуры.

Крымов задумался и ответил:

– Сложно, очень сложно, но надо поразмыслить, – и, лукаво улыбнувшись, добавил: – Ведь не только наука помогает производству, бывает наоборот, производство помогает науке.

Штрум пригласил Крымова к себе, но тот замотал головой:

– Что вы, где там, жена просила заехать к родным в Фили, у них телефона нет, и то, видно, не успею. Через час в наркомат, в половине двенадцатого назначен прием в ГОКО, а на рассвете снова вылетаю в Свердловск. Но телефон ваш на всякий случай запишу.

Они простились.

– Приезжайте на Урал, обязательно приезжайте, – сказал Крымов. Он во многом походил на старшего брата – длинные руки, шаркающая походка, сутулость, только ростом был меньше.

Штрум снова зашел к Постоеву. Постоева очень утомило заседание, но он был доволен.

– Интересный народ, – сказал он. – Вам повезло всех вместе увидеть, главные тузы, их вызвали в ГОКО.

Он сидел за столом, с салфеткой на коленях; официант убрал окурки и, раскрыв окна, накрывал на стол.

– Обедать будете? – спросил Постоев. – Не отощали на домашних харчах?

– Спасибо, я обедал, – сказал Штрум.

– Упрашивать не стану, не такое нынче время, – сказал Постоев.

Официант усмехнулся и вышел из комнаты. Постоев стал рассказывать:

– По всему судя, многие москвичи как будто не отдают себе отчета в серьезности положения. В Казани, хотя она и на тысячу километров восточнее, настроение более нервное. Но там, где я вчера был, – он показал рукой в сторону потолка, – наверху, там охватывают всю ситуацию, общий взгляд на карту главных событий. И должен вам сказать, чувствуется по всему большое напряжение. Я прямо спросил: «Как положение на Дону, тяжелое?», а мне ответили: «Что Дон, возможен прорыв к Волге». – Он посмотрел на Штрума и раздельно произнес: – Вы понимаете, Виктор Павлович, это уж не обывательские разговоры… – Потом он вдруг сказал: – Хороший народ наши инженеры, а? Замечательный народ!

– Да, – сказал Штрум. – А меня вчера спрашивали: какой способ реэвакуации я считаю более целесообразным – постепенное перетаскивание или единовременный переезд? Без точных сроков, но вот вопрос этот задавался, как вы это свяжете с тем, что сейчас говорили?

Они помолчали.

– По-видимому, разгадка в том, – проговорил Постоев, – что вы сегодня от инженеров моих слышали. Помните: современная война есть война моторов. Вот наверху и подсчитали, кто их больше сегодня производит – мы или немцы. Знаете, на одного токаря в дореволюционной промышленности – наших целых шесть, на одного инструментальщика – у нас теперь двенадцать, у царя – один механик, а у нас – в девять раз больше. И так всюду.

– Леонид Сергеевич, – сказал Штрум, – я никогда никому не завидовал. Никогда! А вот сегодня, слушая вас всех, я, кажется, все бы отдал, чтобы работать там, где рабочие делают танковую сталь, где строят моторы.

Постоев полушутя ответил ему:

– Но-но-но, я вас знаю, вы одержимый, вас оторвешь на месяц от электронной и квантовой премудрости, вы и захиреете, как дерево без солнца.

Он задумался, потом вдруг улыбнулся: