За пределами любви

И тут голова над водой появилась снова. Кто это, мать или «этот», Элизабет не могла различить, слишком далеко, слишком много блестящих, слепящих бликов. Потом прошло еще несколько длинных секунд. Элизабет почувствовала страх, а потом сразу возникла догадка: «А что, если он утопил ее?» И тут же догадка сменилась уверенностью, полной, непререкаемой, словно иначе и быть не могло. «Конечно, он мог ее утопить. Она вышла за него замуж, он получил документы, и больше она ему не нужна. Мы ведь ничего не знаем про него, он всегда отмалчивается. И в его лице много странного». Мысли выстреливали с невероятной скоростью, одна наваливалась на другую и, не успевая раствориться, тут же поглощалась следующей. «Подплыл сзади… Поднырнул… Схватил за ногу… Утянул вниз… Придушил… А потом скажет – утонула». Страх разрастался и заполнил грудь, горло, сдавил свинцом ноги – Элизабет не могла пошевелиться. «Зачем ей самой нырять? Она же голову мочить боится». Страх проник в горло, ей стало тяжело дышать, она попыталась сглотнуть его, но он застрял в горле и стал подниматься к голове. «Мама, мамочка, ты где?» – Элизабет попыталась крикнуть, но у нее не получилось ни хрипа, ни даже шепота. «А потом он приплывет назад и сделает что-нибудь со мной, ведь я единственная свидетельница». Она оглянулась, обвела берег взглядом – нет, не единственная, вдалеке, на другой стороне озера были люди. Несколько… Элизабет пригляделась. Четверо… Похоже, семья… Двое взрослых и дети. «Может быть, надо бежать к ним? Кричать, просить о помощи. Может быть, они защитят».

Но она никуда не побежала – не смогла, лишь снова обвела взглядом лоснящуюся на солнце поверхность озера. И не поверила – головы было две, они приближались к берегу, увеличиваясь в размере, она даже теперь могла различить лица.

«Дура, – подумала про мать Элизабет, – так меня напугать. Что за идиотские игры?! Будто ребенок заигралась».

И действительно, теперь было видно, что они оба смеются – мать и «этот»; волосы у матери выбились из пучка и, мокрые, падали в воду, но она смеялась действительно как маленькая девочка. Никогда прежде Элизабет не видела ее такой счастливой.

«Дура, – снова подумала Элизабет, – чего так развеселилась? Из-за того, что „этот“ рядом? Тоже мне радость».

Она снова налила в бокал шампанского, выпила половину, страх тут же исчез, будто его смыло.

«А я тоже, что за глупые мысли лезут в голову. – Элизабет проглотила остаток пузырящейся жидкости из бокала. – Я тоже дура. – Она легла спиной на подстилку. Небо было такое же блестящее, как и озеро, и тоже голубое, вот только бликов на нем было меньше. Оно утомляло, это яркое вязкое небо, и Элизабет закрыла глаза. – Хотя вообще-то „этот“ может…» – просочилась последняя мысль, а потом все сразу отступило и покрылось абсолютно ничем.

Разбудило ее чужое дыхание. Она повернула голову, приоткрыла глаза: слева на подстилке лежал «этот» – рука поднята и заброшена за голову, щека примяла предплечье. Он смотрел на нее медленным, серьезным, внимательным взглядом, будто пытался найти в ее лице что-то новое, чего никогда прежде не видел. Элизабет не отвела глаз. Их разделяло всего пол-ярда, она чувствовала исходящий от его тела влажный, разбавленный в солнце запах озера. Они смотрели друг на друга долго, так и не сказав ни слова, а потом ей надоело, и она отвернулась и опять стала глядеть вверх на небо, которое сейчас было еще более голубым, чем тогда, до сна.

Элизабет лежала на спине, не отводя взгляда от неба, пытаясь хоть как-то вобрать в себя его бездонность, и знала, что он все так же лежит рядом и так же, подперев щеку рукой, неотрывно смотрит на нее.

А потом она почувствовала нити. Или нет – волны. Они тянулись от него, легко пронизывая разделявшее их пространство, и огибали ее тело плавной уютной волной, и укутывали его, пеленали, превращали в кокон. Она явно чувствовала их, они, словно живые, входили в ее поры, во все миллионы клеточек, заползали в глаза, рот… Наверное, именно поэтому она услышала свое дыхание – слишком шумное, неприличное, а еще неуместно вздымалась грудь, она тоже не умела скрыть волнения.

А он продолжал смотреть на нее и наверняка все понимал. Может быть, он тоже чувствовал эти нити, эти волны, может быть, они распространялись в оба направления и накрывали его тоже, – Элизабет не знала и не хотела знать.

– Гд е мать? – спросила она, сдерживая дыхание, загоняя его, разнузданное, внутрь.

– Переодевается, – раздался его голос, но Элизабет не повернула головы, она смотрела на нарезанное воздушными слоями небо.

– Ты зря не пошла купаться, – снова проговорил голос. – Вода очень теплая.

– Ага, – ответила Элизабет и замолчала. Потому что небо над ней закончилось и воздушная бесконечность закончилась тоже, все оказалось заслонено головой матери. Она склонилась над Элизабет, и той ничего не оставалось, как вглядываться в ее лицо, как до этого она вглядывалась в небо.