За пределами трепета

Лиля училась письму, приноравливаясь к мелким филигранным движениям ручки, лепила сложные скульптуры, вырезала ножницами ажурные детали, перебирала разноцветный бисер, рисовала, клеила и составляла огромные картины из мелких фрагментов, формируя мелкую моторику. Мария Ивановна прекрасно знала, что именно эти маленькие и незначительные действия влияют у маленьких детей на последующие речевые функции. Никто не сдерживал Лилю в творчестве. Чем больше разнился рисунок от первоначального образца, тем счастливее становилась учительница.

Система преподавания в корне отличалась от шаблонных пыток детского сада. И душа Лили расцвела. Мария Ивановна растворила застенчивость каждого малыша теплом своего уважения и объединила весь класс между собой, связав детей общими увлечениями, оригинальными мыслями и уважением к чужой индивидуальности. Дети учились не осуждать, а принимать непохожесть ближнего и черпать в этом вдохновение. И это сблизило их маленькие и доверчивые сердца. Они стали друзьями.

Год прошел незаметно и плодотворно. Приближалось время поздней весны. Трава была еще влажной и сочной, впитав в себя всю влагу земли, бродившей соками жизни. Сирень пела сладкую песню медового торжества, объединив солнце и радугу в своих тяжелых кистях. Черемуха душила своей тяжелой истомой. Мошки суетливо ткали песнь восторга и призыва к радости. Приближалось время летних каникул. И родители Лили решили отправить детей на этот раз не в деревню, а на дачу, которая находилась неподалеку от города. Там в летнее время на постоянной основе жили родители Алексея Леонидовича.

Место, где находилась дача, согревало и успокаивало. Было нечто буржуазное в кисее тенистого покоя, накинутой на двухэтажный деревянный дом. Словно советское время не коснулось певучего треска ступеней крыльца под ногами, сырости воздуха у подножия деревьев, забытой книги на скамье под вьющимся виноградом.

Березы шелестели строгим нравом своих глянцевых листьев, мягкий свет струился сквозь нежность разнотравья, и жужжание шмеля окружало каждый цветок сонной одурью пробуждающегося лета. Дни наливались, обретали силу, благоухали и утопали в роскоши свежих сил, нерастраченного пыла желаний.

Брат Лили научил ее кататься на велосипеде. По приезду на дачу она первым делом нашла в старом, покосившемся сарае свое средство внутренней свободы и, оседлав потрескавшееся седло, с ржавым скрипом скользнула в синеву сумерек. Шины с вкрадчивым шелестом ощущали все мягкие округлости земли, дробным хрустом катились по гравию; ржавая цепь вторила хору шепотов, периодически обрываясь от быстрого восторга движения.

Лиля задыхалась от счастья. Она не могла уснуть в свою первую ночь, ворочаясь в смятой постели под биение сердца и звон комариных безумств. Тихо выбравшись из кровати, ребенок широко распахнул раму окна, забрался ногами на подоконник, сохранивший тепло угасшего дня, и вдохнул в себя звездное небо, шероховатые стволы вишен, запах опьяненного ветра. И глядя на небо, вбирая в себя всю эту бескрайнюю совокупность непознанных смыслов, Лиля пыталась познать, что это значит и кто объединяет все это многообразие в такой торжествующий оркестр. Вспоминая слова деда, она почти приближалась к пониманию, достигала высот непознанного, но усталость и томление плавно закрывали ей глаза, голова мягко кружилась, сознание убаюкивалось, так и не достигнув просветления. Приближался рассвет…

Утро встретило ее прозаичностью советских будней. Дача вовсе не была местом лирических мечтаний, как грезилось в первый вечер. Рядом с домом находился непременный атрибут владения за городом – пять соток города. Функциональность в дачном поселке всегда была выше романтики. Грядки клубники стройными рядами выстроились на плацу. Помидорная ботва остро кусала ноздри своим энергичным задором при прикосновении рук. Стелющийся шершавый стебель огурцов вился по земле, любопытные усики топорщились в прохладе близкой земли, еще не успевшей прогреться. Летний ручной бак был наполнен свежестью воды, которая, оказавших в детских ладонях, зябко окатывала лица и стирала остатки сонной неги.