За пределами трепета

Кто не помнит таинственную загадку стеклышка с сюрпризом сорванного цветка, зарытого неглубоко в земле; красящую шероховатость натертого на асфальте кирпича, служившего первой пудрой; потемневший отпечаток резинки на тонкой детской коже? Мяч подпрыгивал, небо оказывалось внизу, мир превращался в один сплошной калейдоскоп красок, событий и вдохновений.

Как сладко и радостно было затаиться в кустах жасмина, стараясь не реагировать на укусы налитых комаров, свирепо жалящих в дыхании темноты, крошащейся пятнами света. Как радостно было убегать во всю силу своего юного тела, захлебываясь от победного клича. Скакалка хлестала ветер по щекам с разнузданной силой, цепи теплых рук разрывались от усилия напряженной груди, поцелуи солнца покрывали тела ровным загаром, разбитые коленки царапали глаз жесткой коркой своих ссадин. Весь этой чистый разгул рвений и порывов длился до темноты и обрывался с криком матерей в окне, которые звали детей к ужину. Иногда ребенок сопротивлялся заведенному режиму, и зов повторялся, а потом и сама мать оказывалась на улице, густо чернея в освещенном проеме входной двери назойливым напоминанием о реальности.

Командный дух не вызывал раздражения. Он вдохновлял, защищал, способствовал основам гуманного соучастия. Безразличие не могло родиться в такой огромной, шумной, радостной семье. А дети действительно стали семьей. Сила одиночества плодотворна, но способствует ли она настоящему счастью? Уникальность не отрицалась, она приветствовалась и подхватывалась, трансформируясь и наполняясь подсказками со стороны. Многообразие идей пульсировало и переливалось. Это был поток чистого творчества. Не пересохшее русло для избранных, а полноводная река жизни, доступная всем.

Праздники проходили в этой же атмосфере тепла и единства, никто не оставался забытым. Дети еще не знали вымученного оптимизма взрослых, они с радостью принимали и масштабные парады, и новогодние семейные торжества. Мамы из подручных материалов мастерили маскарадные костюмы на Новый год и эта немного нелепая, несовершенная индивидуальность наряда смешила и грела одновременно. Мальчики-зайчики с обвисшими ушами и хвостами из помпонов, оторванных от шапок, выглядели  заблудшими душами реальных зверей. Два мягких каркаса из ткани, набитой ватой, смешно топорщились над их коротко стрижеными затылками, а комбинезоны из белого ситца обвисали на неуверенных плечиках. Девочки в белых платьях, украшенных дождиком и мишурой, неуверенно семенили в предвкушении праздника и считали себя маленькими принцессами. Накрахмаленная марля шуршала мистическим шепотом, призывая всех осознать величие момента волшебства. Кто мечтал о золоте, когда сияла елка? Кто грезил величием, когда на голове была корона из картона и ваты? Внутреннее восприятие создавало сказки и легенды, внешние атрибуты служили лишь случайным подспорьем. Мир был глубоко внутри, а не за пределами глаз.

Ближе к вечеру отец вносил с собой запах хвои и связанное тело елки, припорошенное снегом. Острые льдинки таяли в тепле квартиры, и дерево смирно лежало на полу в предчувствии распушившегося величия. Евгения Александровна в атласном платье с широкими плечами, с бигуди на голове, обвязавшись броней фартука, лихорадочно строгала оливье и селедку под шубой. Эти непременные атрибуты новогоднего стола, так же, как и дефицитные деликатесы, запасенные накануне и добытые в бесконечных очередях, ближе к вечеру добивали остатки ее моральных сил и, упав на диван накануне застолья, она так и не могла забыться спасительным коротким сном, переживая за незаконченные блюда. Голова кружилась, ноги отекали и болели, спина ныла. Муж спокойно сидел в кресле и старательно переключал каналы, предвкушая обильный стол. Мысль о том, чтобы помочь жене, методично обслуживающей всю семью, не посещала его. Так было не принято. Когда Евгения Александровна выбивалась из сил, она пыталась воззвать к милосердию супруга громким, отчаянным криком, нарушавшим праздничное умиротворение. Тот лишь раздраженно отмахивался и, пропустив сквозь себя поток гнева, как песок пропускает капли дождя, с сухим безразличием снова погружался в телевизионный экран.

Праздник проходил в блеске, насыщении, стремительной извилистости серпантина, громком безумии хлопушек, осыпавших плечи, волосы и остатки последних мгновений старого года. Сбитый режим и бодрствование в ночи,  вылазка по скрипящему снегу к городской елке, толпа радостных людей, обнявших воздух вокруг сияющим теплом – все это давало надежду на что-то прекрасное и вдохновляющее. Жизнь садилась на санки, и головокружительный восторг нес детей по склону, гладкими полозьями прочерчивая доверчивый путь.