Девушки завидовали. Да, почти все пали жертвой очевидного неравенства. Возникли и льстивые прилипалы, пользующиеся потенциальной выгодой отношений в виде заграничных конфет и маленьких подарков. Наряды угнетали их еще больше, чем несправедливость учителей по отношению к разным ученикам. Взрослые словно подхватили эту невидимую эстафету и стали по-разному относиться к школьникам в классе. Дочь директора обладала неоспоримым преимуществом, когда наставники оценивали ее знания. Несомненно, они имели от этого лояльного отношения последующие преференции. Эта вопиющая несправедливость еще больше способствовала к скрытой вражде между подростками. Дружба, возводимая на незапятнанных основах прошлого, начала разлагаться изнутри и преследовать только корыстные интересы. Дети копировали стиль взрослых, извиваясь в причудливых хитросплетениях нового времени. В классе возникла некая змеиная ловкость, с каждым днем обширно расползаясь в неокрепших умах.
Лиля задыхалась в подобной обстановке. Занятия в воскресной школе уже изжили себя, школа закрылась так же стремительно, как и открыла двери в свое время. Девушка одевалась, благодаря пожертвованиям западных фондов, вполне прилично, но, конечно, не могла приблизиться к роскоши своей одноклассницы. Да она и не задумывалась об этом, так как одежда мало интересовала ее в то время. Дух ее мало увлекался самолюбованием в зеркале, Лиля попросту считала себя обычной серой дурнушкой. Она убедила себя в том, что никакой наряд не украсит ее посредственную внешность. Больше девушку смущало то, что одноклассники вдруг стали кружиться вокруг состоятельных планет, восхищаясь их ослепительным совершенством. Она не понимала важности материальных основ, ведь мир книг, в котором она хаотично и увлеченно бродила с раннего возраста, учил полностью противоположным принципам. Вероятно, именно ее равнодушие к выгодным знакомствам привело к тому, что дочка директора стала сама искать ее тихого, вдумчивого общества. Кичливый мир раннего состояния тянулся к неким давно забытым первоосновам. Девушки подружились, благотворно влияя друг на друга своей полярностью и несхожестью. Одноклассница привозила Лиле из Турции восточные сладости, Лиля открывала для нее красоту поэзии. Если Лиля избыточно парила в облаках, подруга приземляла ее и возвращала к реальности. В случае, если материализм в мышлении дочки директора завода зашкаливал, ее одноклассница мягко направляла ее в бесплотный мир красоты. Их дружба не была долгой, она растворилась после школы, но она создавала гармоничный баланс, не отравляясь завистью и презрением. Девушки принимали друг друга, а не внешние признаки различия или статуса. Они были просто людьми, рожденными на общей планете.
Один раз зажиточная подруга позвала Лилю к себе домой. Это была роскошная многокомнатная квартира в центре города. Новые деньги кричали со всех стен масляными портретами в золотых рамах, отражались в огромных хрустальных люстрах, играли на лоске сложного узора паркета, ютились в мягких коврах с толстым ворсом. Шик, чрезмерность, показная роскошь закружили Лилю в своем кричащем вызове. Это была полная противоположность сдержанности замка в Германии. И девушка сразу почувствовала разницу, ее глаз уже не принимал грубую эстетику. Это был момент своеобразного прозрения, головокружения от неприятия китча. Лиля остро ощутила недостаток образования в заново сформированном обществе, его неумеренную гордыню и слепое потребление. Даже шальные украденные деньги не спасали ситуацию, сам взгляд на окружающий мир был пропитан пошлостью и безвкусицей. Тонкая магия искусства захлебнулась в непомерном тщеславии. И Лиля решила действовать решительно, чтобы облагородить мир вокруг собственным разумом. В тот самый миг рвотного рефлекса от перегруженного интерьера она решила стать архитектором.
XXIX
Первая любовь – это чувство, которое люди скорее ищут внутри себя, на ощупь пробираясь сквозь таинственные заросли непривычных желаний. Отношения, показанные на экране, не идут ни в какое сравнение с кротостью первых мгновений, с чистотой и мягкостью теплой волны, поднимающейся при виде любимого человека. Радость эта робкая, она ускользает и наполняет мечтаниями, открывает бессонные глаза по ночам, окутывает жаром нестерпимого любопытства.