За пределами ведомых нам полей

«Выяснение» всегда было главным методом Толкина-филолога и Толкина-писателя. Он очищал миф, как статую – от «лишнего» мрамора. Яркий, живой образ являлся ему мгновенно, – а вот его смысл и связи могли долго оставаться неясными. (Достаточно сказать, что в черновике «Властелина Колец» Черный Всадник, преследовавший хоббитов, оказывался Гэндальфом, а роль Арагорна исполнял хоббит по прозвищу Ходяга.) Поэтому и Валары в «Книге Утраченных Сказаний»  куда ближе к языческим богам, чем к ангелам; и Великого Врага они пленяют обманом в духе скандинавского Локи; изгнан же Враг из мира следующим образом: боги срубили огромную сосну, на верхушку которой он взобрался, и теперь Мелько «восседает вовне, грызя ногти и вглядываясь в мир с гневом…». Даже эльфы – не только грозные витязи, но и крохотные создания;  вместе с Валарами в мир пришли малые духи, обитатели цветов и милых домиков (о которых Толкин впоследствии будет говорить с таким презрением) – «брауни, феи, пикси, лепреконы и другие, что не имеют имен, ибо число их весьма велико».

Основа же «выяснения» – реконструкция. Почти все элементы толкинской мифологии знакомы читателю, но обретают новую достоверность: писатель являет нам их прообразы, некую протомифологию, из которой произросли остальные, подобно тому, как в европейских языках нет-нет, да и обнаружатся древние эльфийские корни. Реконструкция (вымышленной) реальности осуществляется на всех уровнях текста – от лексического до сюжетного. С какой же целью?

Здесь нужно процитировать знаменитый, известный всем ценителям Толкина фрагмент из письма 1951 года – без него не обойтись:

«…Меня с самых юных лет огорчала нищета моей любимой родины: у нее нет собственных преданий (связанных с ее языком и почвой), во всяком случае того качества, что я искал и находил (в качестве составляющей части) в легендах других земель… Я задумал создать цикл более-менее связанных между собою легенд – от преданий глобального, космогонического масштаба до романтической волшебной сказки; так, чтобы более значительные основывались на меньших в соприкосновении своем с землей, а меньшие обретали великолепие на столь обширном фоне; цикл, который я мог бы посвятить просто стране моей, Англии… Одни легенды я бы представил полностью, но многие наметил бы только схематически, как часть общего замысла. Циклы должны быть объединены в некое грандиозное целое – и, однако, оставлять место для других умов и рук, для которых орудиями являются краски, музыка, драма. Вот абсурд!».

Проект романтический – в прямом значении слова: именно романтики восстанавливали (или создавали) национальную мифологию, которую в дальнейшем разрабатывали их духовные наследники. «Калевала» Лённрота и «Германская мифология» Якоба Гримма появились одновременно, в 1835 году: примеры самые знаменитые, но далеко не единственные. Толкину, конечно, была памятна гораздо более древняя «История бриттов» Гальфрида Монмутского, основа артурианы: несуществующая «книга на языке бриттов», на которую ссылается Гальфрид, стала прототипом «Книги Утраченных Сказаний» и, десятилетия спустя, «Алой Книги Западного Края».

Коллективной мифологии не получилось (вернее, возникла она уже в рамках толкинского фэндома или под его влиянием); но был создан индивидуальный миф – совершенно иными средствами, чем те, что использовали в те же годы модернисты[165].

Постепенно Толкин отошел от идеи национальной мифологии (хотя в центре Средиземья стоят типично английские обыватели – хоббиты). Но «Книга Утраченных Сказаний» была связана с историей Англии напрямую – хотя и чрезвычайно странно.