За пределы атмосферы

Другие свойства этого материала – удельное электросопротивление превосходит тераом на метр, на несколько порядков больше, чем у тефлона… не смачивается ни водой, ни органическими растворителями… само собой, не растворяется, даже в агрессивных средах… магнитная проницаемость ноль… радиоактивность отсутствует… Читал Осокин все это, читал. Да, кстати, а на месте взрыва радиоактивность в первые часы была. Потом экспоненциально падала. Он знал: эксперты продолжают там работать, ищут следы неизвестного, обронившего плитку. Или подбросившего? Зачем… Чтобы направить следствие на ложный путь. Осокин зажмурился, помотал головой. Шея плохо проворачивалась в воротничке, под веками резало, в голове крутился мотор на пределе надсады. Со вчерашнего утра на ногах, и если вчера был обычный день, то с одиннадцати ночи все пошло колесом с этим взрывом. Опять какой-нибудь Басаев… Нет. У Басаевых не бывает плиток неизвестного назначения, с ТТХ, превосходящими все исследованное наукой. Даже враждебной. И подкидывать для отвода глаз Басаевы такую уникальность не будут.

Позвонил, чтобы принесли кофе и бутербродов. В приоткрытую дверь кабинета скользнула девочка-дежурная – как раз из того отдела, из экспертов. Поднос со стаканом в подстаканнике и тарелкой, а еще какая-то бумага.

– Рапорт, свойства упаковки плитки. – Отошла от стола так, чтобы были видны ноги ниже юбки, в новых колготках, Осокин обычно не упускал подметить, когда новые.

– Бррсь! – убежала. Нашла же момент ногами тут фигурять! Взял рапорт, пробежал глазами. Привычно выхватил главное: «…рисунок наблюдается непрерывно и не изменяется под влиянием…» – дальнейшее перечисление можно прочесть и потом. Не изменяется! Еще не легче. То есть упаковка тоже с подвохом. С уникальными свойствами. А, вот: электросопротивление менее одной тысячной ома, теплопроводность, смачиваемость, прочность на разрыв. Отхватил одним глотком полстакана кофе. Снова зажмурился. Внутри ожгло, но не злобно, а обещающе – сейчас включится резерв верховного в голове. Открыл глаза. Буквы больше не переливались, как пузырьки кофейной пенки. Но были теми же самыми. Сопротивление и прочее. Не Басаев. Разве что его заграничные шефы… Хаттаб… Вырисовывался следующий вопрос. Что мы знаем о Хаттабе. И подвопросы: лица, интересующиеся исламом не в силу семейной традиции. Все как бывало и раньше.

А Новый год шел по стране. Он уже наступил не только на Дальнем Востоке, но и в Перми, например. В Перми Осокину приходилось бывать. Работники там были ниже среднего. Наверно, справлялись, когда требовалось пополнение бесплатной армии труда. Но в сложившейся ситуации – думать уметь надо. Мозги, а не боксерская груша. В кабинет ввели ссутуленную женщину в трико, фартуке и домашних тапках.

– Шеф требует на два слова, – сказал дежурный, приведший ее.

Требует – это было не то, что «просит». Исполнялось срочно.

Начальник особой следственной группы, созданной накануне ночью, генерал-майор госбезопасности Шилов шел по коридору. Спина удалялась. Пришлось поднажать.

– У тебя час сорок пять минут. Иначе – армия без командующего, – бросил он, выходя на лестницу. На площадке дежурил сержант, и Шилов слегка повел головой: «следуй за мной», Осокин знал этот жест. Спустились на один марш, и почти шепотом Шилов выдал, зыркнув исподлобья желтыми глазами:

– Или результат, или…

Результат – значило схватить виновника. Или – на памяти Осокина произносилось ровно один раз. Девятнадцатого августа девяносто первого.

– Исполнять!

– Есть, – на автомате ответил майор, развернулся почти по-строевому и побежал в кабинет. Побежал. Перед самой дверью – остановиться, вдохнуть глубоко. Все. Он не бежал. Дежурному – «можете идти», садясь в кресло – схватить глазами сопроводиловку.

– Полагаю, гражданка Нореш, вы знаете, где вы находитесь и почему.

– Здравствуйте.

Сдавленно, но не испуганно. Скорее неприязненно, даже враждебно. Незаметно позвонил еще раз. Кратко объяснил: быстрота сообщения интересующих следствие сведений в интересах обеих сторон. Следствие рассматривает гражданку Нореш как свидетеля. А не подозреваемую. Пока. А вот если гражданка будет молчать или отпираться, это доказательство злой воли. Показал фотографию: вот как выглядит ЦВИНП – центр изоляции несовершеннолетних правонарушителей, куда доставили Нореш Александру, девяносто пятого года рождения. Окна в решетках под потолком, голая лампа, тоже забранная решеткой, внизу строй детишек всех возрастов, мимо идет сержант с дубинкой, в портупее, при кобуре. Добавил: интересный Новый год гражданка устроила своей дочке. Снова приоткрылась дверь, снова дежурная с подносом и дымящимся стаканом. Кивнул и сказал:

– Давно от Михал Степаныча ничего не слышно…

С нажимом на «слышно». Давно отрепетировано. Вышмыгнула, и до Осокина донеслось открывание двери соседнего кабинета. Пара неразборчивых реплик, потом резкий, злой голос:

– Д-долго будешь выкол-лябываться, тл-ля?