За пригоршню астрала

А по животу, да и по груди, там и сям из маленьких дырочек выкарабкивались полупрозрачные червячки и ссыпались на пол. Он выдернул из нагрудного кармана и зацепил об нос штатные коллирийные очки — козявки не исчезли. Боль все не приходила, но и закричать Павлик уже не смог, потому что червячки забили носоглотку, горло и рот. И почему-то ужасно мерзли ноги. Суккубский потрох!

Марс твою мать! Боль все не приходила, только собственные волосы царапались, причем теми концами, что внутрь. Рассыпающийся в труху еще находящийся в сознании Павел Васильевич Капустин осел на сложенный из шестнадцати пород ценного дерева паркет. А еще через минуту от оперативного сотрудника ИСАЯ осталась копошащаяся куча полупрозрачных яблочных червячков, зеркальные очки да не выключенный фонарик посреди кучи, прихотью судьбы нацеленный поверх трона на изображение Святого Георгия, повергающего змия…

* * *

…Максимыч задумчиво теребил что-то под плащом на шее и носком ботинка осторожно подгребал к месту падения статуи не опознаваемый мраморный обломок. Где-то в глубине дверных провалов булькали охи, ахи и вскрики. Далеко-далеко зудела разгневанная сигнализация. А здесь, в зале Диониса, горели две свечи да слабо курились, будто облитые концентрированной кислотой, три скукоженных скелета в ошметках расползающейся плоти. Максимыч даже гадать не стал, чем так шарахнуло окаянных. Ежу понятно — аггельской молнией.

— Максим Максимович, — решился Петя, — Я вот насчет долга… — на спрятанные уставными очками глаза стажера от трупной вони наворачивались слезы. В сторону скелетов стажер боялся оглянуться.

— Какого долга? — Максимыч подозрительно посмотрел вверх на застывших при исполнении, поддерживающих потолок покрытых сажей алебастровых крылатых русалок мужского полу. Столь же подозрительно покосился вбок на чумазую мраморную пантеру, с третьего века нашей эры терзающую мраморную голову буйвола. И перевел исполненный недоверия взгляд на играющего гроздью грязного винограда мраморного Диониса. Будто он и есть главный зачинщик.

— Вы у меня до получки брали, — тяжело вздохнул Петя. Достать носовой платок и дышать в тряпочку при шефе стажер стеснялся, утереть сопли стажер стеснялся не меньше. Еще очки, которые вдвое тяжелей обычных солнцезащитных, с непривычки натерли переносицу. Еще бронежилет почему-то наминал ребра с правого боку.

— Еще просьбы есть? И ты пистолетик-то спрячь. Видишь, опоздали мы маленько.

Петя послушно сунул ствол под пальто:

— Еще… имя бы мне.

— Какое имя? — Максимыч от удивления даже оторвал взгляд от населяющих зал статуй и скелетов.

— Павел Васильевич говорил, что всем новичкам в ИСАЯ дают служебные имена. А меня забыли.

— Имя тебе? — хмыкнул Максимыч и через голову снял с шеи болтающийся на серебряной цепочке похожий то ли на игрушечную лодочку, то ли на подковку для пони серебряный предмет. — Ну что ж, становись на колени. Нареку тебя новым именем самым окончательным и бесповоротным образом.

Петя с недоверием попытался поймать взгляд командира. Шутит тот или всерьез? Вроде бы всерьез. Еще никогда стажер не видел такой печати суровости на лице полковника. Петя подобрал, чтоб не замять, полы модного пальто и аккуратно опустился на колени. Подальше от черно-красного спекшегося пятна крови, подозрительно похожего на разлитое рябиновое варенье.

Шеф отстегнул с цепочки серебряную штучку, надул дряблые, но пока не обвисшие щеки:

— Ты знаешь, я бы этого не делал, кабы сегодня выдалось полнолуние, — грустно признался Максимыч. — А без свежей крови, если не полнолуние, мне никак не обойтись.

Стажер ждал совершенно других слов. Что-нибудь из «Доктрины вечного льда» про «отталкивание, которое рассеивает, и притяжение, которое собирает», про орешник, еще не дававший плодов, про треугольник на лбу и сперму кентавра во рту. И уж, конечно, про всепроясняющее утро магов. Петя, дважды прихлопнув девичьими ресницами, недоуменно снизу вверх посмотрел на полковника. Странные и неуместные речи тот завел.

— Ты знаешь, — виновато причмокнул Максимыч, — почему я притормозил дело оборотня? И за соседку меня, старика, прости. Твою семнадцатилетнюю действительно пришлось того… Очень уж мне надо было, чтобы ты оставался девственником. Другая кровь не годится, — и вдруг Максимыч как бы разом постарел, постарел ужасно. Стал древнее гималайских гор Чогори и Каниенджанга. Стал древнее времен, когда вскипали океаны, и еще не были рождены халдейские демоны.

До Пети дошло. Он понял, кто на самом деле рвал кадыки жертвам в полнолуния. Этого не могло быть, но, судя по выражению лица Максимыча, так оно и было. До Пети дошло, почему могущественное ИСАЯ не могло столько времени выследить оборотня. Вот тебе, бабушка, и Армагеддон! Губы стажера сложились в букву «о». Петруша неловко подхватился, наступил на полу пальто, чуть не грохнулся, но удержал равновесие и кинулся из зала. Боясь оглянуться.

— О ты, имеющая прибывать в первом воздухе, ты, могучая в части земли, исполни приговор, — одними губами, будто отгоняет выдохом кружащее в воздухе перышко попугайчика, прошептал командир.