За пригоршню астрала

С минуту Герасим булькал, блеял проклятия на самом первом человеческом языке — турите, пускал пузыри и здоровой левой рукой пытался отодрать от горла свою отверженную правую руку, черную, будто татуированную угольным порошком. Но то ли потому, что обе руки лоснились от пота, то ли потому, что правая сильнее левой, ничего у Передерия не вышло. Нехватка кислорода стала сказываться. Лицо Передерия приобрело цвет холодного свекольного борща, в который пожалели сметаны. Сначала Герасим опустился на одно колено, потом осел в партер, а потом и вовсе растянулся на паркете.

Смерть, которую Передерий всегда призывал не бояться, оказалась в пяти метрах, в метре, в десяти сантиметрах. Он слился со смертью. И не спасенная душа покинула тело Черного Колдуна, так и не ставшего богом. И досталась душа Врагу Рода Человеческого…

* * *

…Огромный серебристо-белый — белый, как чистейший героин — волк встретился со Стасом взглядом. В янтарных, слегка раскосых, глазах зверя были жизнь и смерть, пустота и твердь, все и ничего. Седое густое меховое боа вокруг шеи волка встало дыбом, на холке шерсть поднялась ирокезом. Шкура на морде зверя собралась в складки, и оголились два желтых покрытых радужной пленкой слюны клыка, как кости при открытом переломе.

Гранатовые узоры бархатных тканей, византийские яшмовые камеи с христианскими сюжетами, сине-зелено-желтая майолика с полихромной росписью и прочие-прочие-прочие экспонаты расступились и вжались поглубже в витрины, мечтая только бы уцелеть.

Стас ждал, решит ли зверь напасть, или уступит дорогу. На руке Стаса зеленым огнем трубило шипастое кольцо. Страха не было, страх смыт, как грязь тугими струями горячей воды. Наверное, Стас переболел крайней формой страха и заработал иммунитет. Наверное, страх навсегда покинул Стаса. ДОСТАЛИ! Слюна во рту Стаса была на вкус, как талая вода.

Волк не ушел с пути, и тогда сам Стас залаял, завизжал, зарычал не хуже любого зверя и кинулся вперед. Волк поднялся на дыбы, загривок распушило порывом ненависти, длинный язык провалился меж нацеленных в горло Стерлигова клыков. И противники сшиблись. Сплелись как виноградные лозы, как нити в ткацком станке, как спирали хромосомы. А вокруг заюлили вовлеченные в водоворот боя иконы критской школы, образцы кружевного шитья, плащаницы, кресты-мощевики и «Мадонны с младенцами». Стаса ошпарило кипятком волчьей слюны, Стасу в рот набилась пряно жирная волчья шерсть, уши Стасу заложило от чужого и своего воя и визга. В одном пантеоне нет места двум тронам, а все пирамиды давно заняты.

Седое чудовище пастью защемило руку с кольцом. А Стас другой рукой впился в волчью глотку, и в его ладонь врезался дугообразный предмет. Та самая гривна, которую много веков, а точнее десять дней назад Стасу заказал отыскать дремучий нефтяник Черный Колдун Герасим Варламович Передерий. И как между рогами дьявола, между кольцом и гривной полыхнул синий огонь.

И вдруг нечто гораздо более величественное, могущественное и ужасное заставило сражающихся замереть. Из мрака, или из ниоткуда, выступила она. Та, которую тридцатилетним бдением призвал Черный Колдун. Прекрасная, что можно сойти с ума от бессовестных грез. Или Светлана, или языческая богиня Марена. Словно родился Седьмой Антихрист, или протрубил Третий Ангел — физическая сила, магическая сила, глухая ненависть и слепая ярость двух отпетых врагов потеряли всякое значение, рассыпались жмыхом и ушли сукровицей в камень.

Явившийся из Максимыча оборотень заскулил, словно признавший хозяйку щенок. Все едино было оборотню, кто снизойдет в мир дольний из мира горнего — Ясуня, Амелфа, Заря Зареница, или Марена. У оборотня-Максимыча не было иного выхода, как победить. С возвращением прежних богов те, кого он травил и низводил, восстанут из праха. И не сдобровать ни плоти полковника, ни сути его. И каждый атом тела оборотня хныкал, тявкал и молил: «Выбери меня!!!». В одном пантеоне нет места двум…

Исход поединка зависел только от нее, потому как оба претендента касались и кольца, и гривны. Отныне только ей — то ли Светлане, то ли славянской богине — вольно было решить, чья сущность из сцепившихся мертвой хваткой сольется с сущностью вернувшегося со звезд страстного любовника. Тарха Дажьбога, с которым, расставаясь, уговорилась встретиться на земле через тысячу лет. А она не знала, на кого указать нестерпимо грациозным поворотом лебединой шеи, или привораживающим блеском зрачков из-под опущенных ресниц, но знала, что кого бы ни выбрала, потом пожалеет. Потому что любой мужик не стоит ее мизинца.