За пригоршню астрала

— В том-то и дело, — кивнул гражданин Берладский.

Даже мысленно Максимыч не мог наречь его иначе как «гражданином». Выехали на набережную. Въехали на мост. От одного вида плещущейся вороненой невской воды холод пробирал до косточек. Два фонаря за мостом почему-то оказались не выключенными и светились фиолетово-молочными бельмами.

— Самуил, — после паузы, как бы между прочим, поинтересовался Максимыч, — а ты Силантию звонил?

— Звонил, уважаемый господин Храпунов, — тяжко вздохнул агент Флюгер, — и Силантию звонил. И Соломону звонил. И еще двадцати весьма почтенным господам звонил.

Опять помолчали. За спиной остались омываемый черно-синей волной стадион и новая станция метро.

— А слыхал, — вроде как меняя тему, кивнул Максимыч на проносящуюся по правую руку Петропавловскую крепость, — в Петропавловке свой домовой живет, Меншикова помнит.

Сначала Самуил подумал, что Максимыч обращается к шоферу, потом понял, что к нему, и заискивающе хихикнул:

— Кхе-кхе. Горазды вы, господин Храпунов, прошу прощения, байки травить. Подобные сказки вы своим внукам, дай Господь бог им здоровьица, рассказывайте.

Максимыч искренне засмеялся:

— Ну пошутил про домового, ладно. Ты скажи, почему отказал Силантий?

— Не было Силантия дома. Супруга доложила, что и не предвидится. Взял отпуск и на дачу уехал. И чтоб больше не беспокоили.

Машина подпрыгнула на трамвайных рельсах и замерла на светофоре.

— Не понял, — Максимыч сдвинул кепку на затылок и почесал лоб. — Какая дача в конце октября? Ты мне еще скажи, будто «шекель» это сокращенно «шоколад»!

— Я тоже сначала подумал — чудит Силантий. А потом позвонил Соломону… — желание поделиться странными новостями было сильнее, чем желание обидеться на подначку.

— И что Соломон? — Максимыч качнулся на сиденье, когда «Волга» тронулась дальше.

— Отбыл на историческую родину. Шамбала — Шамбала — Шамбалалайка.

— С концами?

— Не знаю, — нехотя честно признался агент Флюгер. — И тогда я начал звонить всем подряд.

— Ну?.. Санек, пропусти-ка этот бежевый «москвичок». Что-то он мне не нравится.

Бежевый «москвич», довольный собой, разгоняя лужи, умчался вперед. Ничего подозрительного.

— Кто в командировке, кто в отпуске, где просто не берут трубку. На двадцатом номере я сказал себе: «Хватит», — грустно отчитался агент.

— Врешь, Самуил, где ж ты в Питере двадцать приличных колдунов насчитал?

Самуил Яковлевич понял, что попал впросак. Зеркальце, отражающее его физиономию, создавало впечатление, будто Самуил, отвернувшись на секундочку, откусил огромный шмат колбасы. Проглотить не получается, а жевать — совестно. Но стоило агенту открыть рот, впечатление пропало:

— Виноват, — легко согласился он. — Преувеличил. На…один, два… седьмом.

— А Передерию звонил? — стараясь, чтобы вопрос, ради которого, собственно, и затевался разговор, прозвучал как можно равнодушнее, поинтересовался Максимыч, меланхолично глядя в окно на осыпавшиеся кусты сирени и раскисшие грядки клумб Марсового поля.

— Вы смеетесь над бедным евреем, — печально и, главное, без запинки ответствовал агент Флюгер. — Кто такой я, и кто такой Передерий? Откуда мне, простому смертному, знать телефон Черного Колдуна?

— Действительно, — не стал без толку напрягать агента Максимыч. — Только вот что я тебе скажу, а ты послушай. Нынче мне Черный Колдун ох как нужен. Плачу за любую информацию об этой гидре.

— Вы прямо как красный комиссар из кино заговорили.

— Заговоришь тут, — только и сказал Максимыч и заметил, что его пальцы сжаты в кулаки. Нервишки, значит, пошаливают.

— Кхе-кхе, — вжав голову в плечи, решился Самуил Яковлевич. — Я извиняюсь, но ходят слухи, что вы, я извиняюсь, уважаемый господин Храпунов, случайно встретились с Передерием в метро. Правда ли, что в результате поединка вы столкнули Передерия под поезд и ему отрезало ногу? — голос Самуила Яковлевича был необычайно тонок и робок. Само почтение и полная готовность отречься от своего вопроса.

— Брехня, — фыркнул Максимыч.

— Ну и слава Господу, — сладко улыбнулся Самуил Яковлевич и верноподданно наметил пальцами в воздухе православный крест, не очень идущий ему к лицу. — Хотя, с другой стороны, тело у Черного Колдуна — проклятое. И нога отрезанная, случись такое, тут же вашу сторону приняла бы. Наверное, и самого Передерия выследить помогла бы.

— А ты неплохо подкован в колдовских делах, как я погляжу, — все хмурился чему-то своему Максимыч.

— Эх, кабы платили больше… — воздел очи к небу, вернее к обшивке салона, Самуил Яковлевич.

— А ногу… — загадочно сказал Максимыч, — ногу он Дьяволу отдал за крошку от философского камня. Камня познания.

Машина вывернула на Литейный. Громада Дома офицеров наехала на лобовое стекло. Максимыч вроде как не удержался и вроде как добродушно засмеялся:

— Ладно, до встречи! Будет что, звони. Санек, — это уже относилось к бессловесному шоферу, — Подбрось философа до гостиницы «Москва» и сразу обратно. — Неловко, задом вперед выбирающийся из машины командир зафиксировал обнажившееся под задранной штаниной Соломона полотно кальсон — бережет здоровье агент.