За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

В конце 1867 – начале 1868 г. заработала административная машина Туркестанского генерал-губернаторства, и мусульмане начали привлекать власти к посредничеству в тех самых спорах, которые государственные чиновники отнесли к неприкосновенным областям «религии» и «обычая». Это были, в частности, правовые вопросы, касающиеся семьи, хотя власти считали, что государственное вмешательство именно в эту область права вызовет наибольшее противодействие. Но тяжущиеся мусульмане приходили в новопостроенные присутственные места местной имперской бюрократии и просили помощи в разрешении семейных конфликтов. В июле 1868 г. Шакир Биккулов обратился к коменданту Ташкента Россицкому за помощью в возвращении жены, которая бежала к своим родственникам, прихватив пятисотрублевый выкуп. В этот раз Россицкий отказался вмешиваться напрямую и передал дело казию Ташкента. Но вести о том, что новые власти могут решать некоторые дела в чью-то пользу, продолжали распространяться, и местные жители стали добиваться преимуществ против своих оппонентов. Некоторые искали пути в обход легальных институтов и сетей патроната и авторитета; другие, гораздо более многочисленные, искали альтернативы индивидуальным решениям исламских судов, но не отказывались от обращений в эти суды вообще. Туркестанцы ждали от новых властей исполнения ролей, взятых на себя прежними правителями, особенно в области семейного права и управления вакфами[410].

Хотя русские считали туркестанцев невеждами в области «права», те быстро познакомились с имперской административной и судебной практикой и сделали царское законодательство своим ресурсом в спорах о шариате. Мусульманские элиты и миряне признавали новых правителей потенциальными союзниками в борьбе за культивирование общества, основанного на шариате, что было их ответом на генеральские манифесты об официальном признании местных обычаев и религии. Хотя правила 1867 г. разрешали «туземцам» обращаться с тяжбами в имперские суды по взаимному согласию сторон, мусульмане редко подавали иски в эти суды[411]. Чаще они просили о вмешательстве на основе шариата против несправедливых приговоров своих собственных судов.

Горожане и крестьяне выдвигались на низшие административные должности, особенно полицейских, сборщиков налогов и переводчиков. Постепенное расширение государственного аппарата и рост числа поселенцев давали возможность купцам и ремесленникам включиться в растущую колониальную экономику[412]. Некоторые предприниматели уже познакомились с русской жизнью. Купцы участвовали в торговле на дальние расстояния через русские рынки; многие десятилетия они ездили в Оренбург (с окрестностями) и другие города, связанные с восточными торговыми сетями (а иногда и жили в них), и опирались на этот опыт[413]. Татарские солдаты и переводчики, служившие в царской армии, также завязывали контакты со своими единоверцами, язык которых был им понятен[414].

Для мусульман отношения с уездным начальником могли принести существенные выгоды. Мусульманские критики жаловались, что «денежная знать» и «улемская знать» скопила личные состояния благодаря связям с механизмом имперского управления[415]. Однако этими возможностями пользовалась не только знать, и не всегда они давали одну лишь финансовую выгоду. Дружба с чиновником могла в конце концов принести материальную выгоду мусульманскому купцу или предпринимателю, но для враждующих ученых, соседей, мужей и жен на кону стояло гораздо большее. В особенности же связи с имперскими властями и доступ к полиции, в том числе возможность обеспечить заключение или ссылку для соперников, усиливали судейские полномочия принуждения, основанные на религиозном и общинном авторитете.

Знатные люди ожидали от царской администрации подтверждения прежних привилегий. Демонстрация ханского монаршего декрета стала служить обоснованием для самых разных притязаний, от контроля над имуществом (особенно вакфами), до судейства и других официальных должностей. Государственные власти по-разному отвечали на требования местных жителей о признании институтов и практик, ассоциировавшихся с ханской властью. Многие чиновники подозревали, что этот порядок узаконивал махинации претендентов на данные должности.