За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Употребление полицейской власти не могло вполне воспрепятствовать смене религии и смешению конфессий. Но церковные инициативы оказывали глубокое влияние на жизнь людей, которые от рождения или благодаря личному обращению считались членами церкви. Крещеные – или те, чьи предки восприняли это таинство, – подлежали ряду наказаний за пренебрежение обязанностями, наложенными на всех, кто вступил в церковь через крещение. Наказания простирались от порицания приходским священником до покаяния в монастыре или исправительном заведении. Церковь и государственные власти ссылали новообращенных, которые не могли усвоить «русский образ жизни». В частности, их принудительно переселяли туда, где жители, как казалось властям, были тверже в православии – в какую-нибудь русскую деревню в другом уезде или губернии[485]. В 1840–1850‐х гг. власти перемещали население, разрывая и рассеивая по всему краю семьи и целые деревни.

Церковь также боролась с мусульманским книгоизданием, которое священник Евфимий Малов назвал «опорой магометанства» и «оружием» против христианства. Синод осудил публикацию татарских, персидских и арабских книг в издательстве при Казанском университете, заявив, что это усиливает мусульманскую солидарность и побуждает к отступничеству. МВД сочувствовало этой точке зрения. Оно доказывало, что царская веротерпимость не позволяет печатать Коран, в частности потому, что сами мусульмане считают это изменой своей вере, а значит, «при существующей в России веротерпимости, никакие отступления от древних правил и обычаев всех терпимых в России исповеданий (поколику оные не противные Государственным постановлениям) допускаемы быть не должны, особенно в пользу частных спекуляций». Но ответ казанского губернатора, основанный на сообщениях местных мусульманских информантов, противоречил этим заявлениям. Он указывал, что мусульмане не возражают против печати и что ограничения могут оказаться вредными для империи. Губернатор предупреждал, что британцы и их агенты могут захватить книготорговлю в свои руки, и заключал: «печатание в России коранов и других книг на Восточных языках должно распространять в соседних мусульманских народах доверие к покровительству и веротерпимости России, что может быть не бесполезно». В результате Коран и другие исламские тексты продолжали печатать в частных и университетских издательствах, и церковь не смогла ликвидировать этот аспект веротерпимости[486].

Со второй четверти века духовенство и многие государственные чиновники стали воспринимать своих мусульманских коллег и подданных сквозь призму конфессиональной борьбы. Малов жаловался: «Число мечетей поражает всякого православного русского христианина, когда он является напр. в Казани или ея окрестностях». По данным переписей, во многих уездах мусульмане образовывали значительные группы населения; в Уфимской губернии они составляли абсолютное большинство. Христиане-раскольники, казалось, усиливали угрозу мусульманского прозелитизма среди христиан и язычников. Уфимский епископ предупреждал свою паству о наличии «95 тысяч язычников, 16 тысяч разных сект раскольников и 1 мил. 31 тысяча мусульман». Он указывал, что «это – все враги православных христиан и церкви Христовой». Кроме того, появление османских подданных, которые ездили по этому краю как торговцы и зачастую были связаны с суфийскими организациями, вызывало страхи перед тем, что христианская страна обложена осадой и превращается в «мусульманскую территорию»[487].

В 1860‐х и 1870‐х гг. эти общины столкнулись с новыми вызовами со стороны церкви и государства. Церковь при помощи различных организаций мирян стала проводить ряд мер, нацеленных на углубление привязанности нерусских новообращенных к христианству. В 1863 г. Николай Ильминский, профессор Казанской духовной академии и единомышленник Казем-Бека, начал создавать сеть школ, где нерусские могли бы получать русское образование отчасти на своих собственных языках. Он утверждал, что эти «русско-татарские школы» представляют собой «самый многообещающий путь для будущего распространения русского языка и русского образа жизни». Они были одним из элементов более общей стратегии, нацеленной на защиту нерусских христиан от влияния ислама. Мирские миссионерские общества совместно с миссионерским подразделением Академии боролись с «совращением» в ислам нерусских новообращенных православных. Они также спонсировали публикации полемических брошюр на татарском языке, опровергавших, по их заявлениям, ошибки мусульман[488].

Губернские чиновники помогали церкви бороться с распространением ислама. Губернаторы отклоняли прошения общин об открытии новых мечетей в тех селах и городах, где старых приходов и мулл не хватало для обслуживания выросшего населения. С середины 1850‐х гг. они поставили себе целью снизить численность «магометанского духовенства», чьи книги и «пропаганду» обвиняли в отходе новообращенных православных от церкви[489].