За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

В 1850–1860‐х гг. роль консультанта при МВД дала Казем-Беку беспрецедентную возможность оставить свой след в исламской интерпретации права. Действуя из‐за кулис через учреждения министерства, он стремился внедрить свое представление о стандартизированной и однородной ханафитской ортодоксии. В секретном обзоре дел уфимской и крымской иерархий он подтвердил точку зрения, сформировавшуюся у него в ходе прежних исследований: и мусульманские ученые, и миряне отступили от норм, установленных авторитетными ханафитскими текстами. Улемы и местные чиновники нарушали правила судебной процедуры и изучения улик, установленные шариатом, и даже муфтии и другие ученые выносили приговоры, полные ошибок в интерпретации. Противоречия были повсеместны. ОМДС не видело разницы между судьями исламских судов и другими должностями. Казем-Бек отметил, что в делах исламского права судили ученые с титулом ахунда, а в Крыму эту функцию исполняли кадии. Отходя от османской практики, этих судей выбирали не светские правители областей, а другие ученые. Юрисдикции государственного и религиозного права не были ясно отграничены, и ОМДС не могло определить основные функции служителей ислама.

Казем-Бек критиковал среду, в которой существовали разные виды неформального посредничества и где дискреция местных судей и других влиятельных лиц порождала решения, различавшиеся в разных местах. К этим отступлениям добавлялись еще и обычаи, по-видимому, не соответствовавшие его взгляду на ханафитскую ортодоксию. Прошения женщин свидетельствовали о том, что клирики сговаривались с мужьями и свойственниками, чтобы лишить вдов и наследников имущества и других прав, данных исламскими законами. Выступая на страже государственной заинтересованности в правильном применении шариата, Казем-Бек тщательно проверял решения, вынесенные официальной исламской иерархией, чтобы убедиться в их соответствии имперским законам.

Одна тяжба об отцовстве в городе Казани демонстрирует, каким образом столичное стремление к однородной интерпретации, основанной на ограниченном каноне ханафитских руководств, формировало повседневную жизнь мусульманских подданных. В 1849 г. Хабиб-Замала Мусина обратилась в ОМДС с просьбой о вмешательстве в тяжбу об отцовстве. Она просила, чтобы ее дочь, родившаяся годом раньше, была признана законным ребенком и наследницей Галия Мунасыпова. Когда старший клирик провел расследование, Мусина заявила, что в присутствии двух свидетелей вышла замуж за Мунасыпова, который, по ее словам, поселил ее в одну квартиру, «водил с собою в баню», а затем послал ей двадцать копеек на прививку для ребенка, который вскоре появился на свет. Следователи также допросили муэдзина, который сделал запись о рождении в метрической книге, но не знал, кто отец и была ли Мусина замужем. Мунасыпов отказался признать показания четырех свидетелей, подтвердивших историю Мусиной, и сослался на царский закон о лжесвидетельстве. Тем не менее ОМДС постановило, что брак в какой-то форме был заключен; оно предписало казанской полиции довести до сведения сторон его решение о признании ребенка законной дочерью и наследницей Мунасыпова[282].

Мунасыпов продолжал настаивать, что не является отцом девочки; он обратился в МВД и подал жалобу на ОМДС. Когда Министерство запросило мнение Казем-Бека, тот резко раскритиковал постановление муфтия. Он заявил, что, во-первых, ссылки муфтия на сборники исламских правовых постановлений «Фатава аль-Хиндийя» и «Казы-Хан» не соответствуют данному типу тяжб. Во-вторых, ОМДС отступило от исламского права, расследовав дело без усердия и положившись на противоречивые и неполные показания свидетелей. Одни показания показались ему ненадежными, другие ОМДС не смогло отнести к конкретному месту[283].

Резюмируя комментарий Казем-Бека и детали казуса, министр С. С. Ланской согласился с ученым и заключил, что ОМДС нарушило не только имперский закон. В адресованной ОМДС записке от марта 1857 г. министр объяснил, что «законность Магометанского брака обусловлена, наравне с браками прочих исповеданий, запискою оного духовным лицом, по установленной форме, в метрические книги». Он также напомнил ОМДС, что согласно правилам муфтия Сулейманова «запрещено строго сочетаться браком мимо приходских имамов». Кроме того, он предупреждал, что эта форма брака, особенно когда она не оформлена письменно, «по общим государственным постановлениям и правилам самого Магометанского закона, не достаточен для законного супружества». Ланской заключал, что ОМДС приняло это решение «с явными отступлениями не только от правил Магометанского закона, но и от общих Государственных постановлений, где со всею ясностью определены условия законности брака и рождаемых детей»[284].