За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

Семья как область совместных ожиданий и арена государственного вмешательства, требуемого самими мусульманами, демонстрирует важнейшие связи между царским государственным строительством и религиозными конфликтами. Стремление к разрешению споров внутри этих сообществ связывало родственные противоречия между членами семьи и их соседями с деятельностью государства. Тяжущиеся стороны играли одну из главных ролей в развитии процедуры апелляции – важном новшестве в исламской правовой традиции региона. Эта иерархическая апелляционная система связывала семейные споры с местными судами, центральными министерствами и самим царем. Благодаря ей борьба за шариат сделала мусульманских подданных более зависимыми от режима, чем когда-либо прежде.

Проблема установления мусульманского семейного порядка, полезного для империи и угодного Богу, свела вместе государство и его подданных-мусульман. Эти условия содействовали интеграции мусульманских народов в институциональную жизнь империи, хотя и не принесли того порядка, который представляли себе царские и мусульманские элиты. Механизмы апелляции, созданные режимом во имя защиты мусульман-мирян от злоупотреблений клириков, превратили государственные институты в новые арены дискуссий об ортодоксальном исламе и в ключевые фигуры для его дефиниции. Для мусульманских подданных имперские учреждения стали незаменимыми ресурсами в постоянном переопределении и переинтерпретации исламской традиции и идентичности. Поиски внешнего инструмента разрешения семейных споров породили тактические коалиции во имя «ортодоксального» ислама.

Однако результаты таких альянсов не всегда были вполне предсказуемы. Споры между мусульманами заставляли царских чиновников и институты выступать посредниками в этих конфликтах. Они вовлекали российское чиновничество в мусульманские религиозные и семейные дела, несмотря на то что государство провозгласило целью разделение гражданской и исламской юрисдикции. Эти взаимодействия порождали изменчивые альянсы с клириками и мирянами, принося некоторым юридические победы, но всем – проникновение государства в махаллу. Когда режим посредством судебного разрешения таких споров приобрел себе точку опоры в мусульманских общинах, эти процессы показали, что возможность вмешиваться в семейную жизнь мусульманского населения опирается на исламское право.

В середине века миряне представляли собой незаменимый элемент внутриимперской конкуренции за исламский авторитет, но теперь к ним присоединилась новая группа акторов. Охрана исламской морали в деревнях и городах, где жили мусульмане, лежала на полицейской власти. В то же время высший авторитет в разрешении исламских правовых конфликтов все чаще оказывался в Петербурге. Это положение дел порой ослабляло влияние ОМДС и местных исламских лидеров, хотя давало возможность свежего судейского взгляда для сторон, потерпевших поражение в местных судах.

К 1850‐м гг. МВД и его ученые-востоковеды регулярно вмешивались в семейные конфликты и пересматривали решения ОМДС. В следующем десятилетии им удалось назначить оренбургским муфтием знатного мусульманина Салимгарея Тевкелева (в должности с 1865 по 1885 г.), а не уважаемого исламского ученого[292]. Этот выбор был кульминацией антиклерикального поворота в политике в отношении ислама и еще более ослабил позиции исламской иерархии против петербургских экспертов. При управлении этой огромной империей научный анализ текстов – желательно немусульманскими специалистами – как казалось, предоставлял более аутентичное руководство в соответствии с якобы фиксированными исламскими кодексами, нежели мусульманские посредники, которые, в конце концов, с трудом могли согласиться друг с другом. Поэтому режим оставался привязан к исламскому праву как необходимой форме дисциплины для мусульманской семьи. Шариат по-прежнему служил незаменимым столпом империи, хотя и хорошо скрытым от европейского взгляда.

Глава 4 ИЗ КОЧЕВНИКОВ В МУСУЛЬМАНЕ