За решеткой

— Мама, это моя работа. Мы это обсуждали. То, что случилось в Ай-Максе... Мне не повезло. Этого вообще не должно было случиться. Я выучил урок и двигаюсь дальше. Я не позволю этому помешать мне заниматься тем, что мне нравится.

На другом конце линии раздался тяжелый вздох.

— Я волнуюсь за тебя.

— Знаю, но я большой мальчик, и этим я зарабатываю себе на жизнь. Эти парни меня не пугают. Хоть смертники, хоть нет, я знаю, что делаю.

Перед моим мысленным взором промелькнули темные глаза Бишопа. И то, как они пронзали меня и проникали внутрь. Скорее всего, он пытался внушить страх, и это сработало, но я ни за что не скажу своей матери, что заключенный испугал меня в первый же день.

— Мне ненавистно то, как ты далеко. Я буду скучать по нашим субботним обедам.

— Знаю. Но мы можем придумать новую традицию. Как насчет субботних утренних разговоров или типа того? Я могу научить тебя пользоваться скайпом. Я буду приезжать как можно чаще, когда устроюсь на новом месте, ладно? Мне нужно было это сделать, мам. Мне надо было уехать.

— Знаю, — ее голос прозвучал слабо.

Мы всю жизнь жили вдвоем. Я никогда не знал своего отца. Он бросил нас задолго до моего рождения и не возвращался.

— Я позвоню тебе на этих выходных, ладно? На неделе я буду занят работой и распаковкой вещей. Я не хочу обещать позвонить и забывать об этом.

— В субботу будет нормально.

— Примерно в десять?

— Идеально.

— Люблю тебя, мам.

— Пожалуйста, будь осторожен.

— Буду.

— Я тоже люблю тебя.

Мы завершили вызов, и я прислонился головой к стене, закрыв глаза. Худшей частью моей кардинальной перемены в жизни было то, что мама осталась далеко. Никакие мольбы не уговорили ее переехать со мной. Мичиган был ее домом, и она хотела остаться там.

Закончив с ужином, я отнес коробку пиццы на кухню и сунул в холодильник. Затем запер дом, проверил все двери и окна. Вернувшись в постель, я полистал книгу, раздумывая, то ли мне хотелось еще почитать, то ли пора выключить свет. Я устал, но голова шла кругом от остаточных впечатлений этого дня.

Мои мысли вернулись к работе, и я гадал, что принесет завтрашний день. Я подумал о Джеффе и его сардонической улыбке, его легких подколах и расслабленной манере поведения. О том, как он дразнился и называл меня белым мальчиком. В его тоне слышался дух товарищества, будто он просто пытался подружиться. Это было таким расслабляющим.

И неправильным.

Он преступник. Большинство смертников сидело там за убийства с отягчающими обстоятельствами. И он тоже.

И Бишоп тоже.

Я не впервые задался вопросом, какое преступление совершил Бишоп. Что-то в нем брало меня за душу, и я не мог отбросить это чувство. Может, если я узнаю о нем побольше, то аура загадочности исчезнет, и это поможет мне успокоиться. Иногда знание — это сила. Даже если это знание показывало тебе злобную правду чьей-то натуры. Если я узнаю секреты Бишопа, то эти взгляды, которые он на меня бросал, обретут смысл. Может, они не будут так преследовать меня.

А может, станет только хуже.

Мой ноутбук был где-то в коробках внизу, так что я схватил телефон и уже печатал запрос в гугле, ища список заключенных в тюрьме Полански, но тут осознал, что делаю.

Мои пальцы замерли над экраном.

Слишком интересоваться судьбой заключенных — плохая идея. Это правило №1. Я это знал. Соблюдать профессиональную дистанцию. Некоторым надзирателям нравилось знать жутковатые истории заключенных, но я никогда не был из их числа. Зачем я делаю это теперь? Тяга узнать больше о Бишопе нервировала.

Вместо того чтобы проваливаться в кроличью нору, я отодвинул телефон и пошел в ванну, чтобы приготовиться ко сну.

— Довольно, — сказал я себе, выдавливая зубную пасту на щетку. — Пусть работа остается на работе.

Глава 4

Когда его руки показались из люка на сей раз, на них виднелись следы угля, и я знал, что он снова рисовал. Я надел наручники на его запястья, и его пальцы дернулись, будто он хотел сжать их в кулаки, но сдержался.

Почувствовав, что оба браслета наручников защелкнулись, он убрал руки и встал в центре камеры.

Хавьер предложил мне помогать со всеми перемещениями заключенных во второй мой рабочий день и назначил меня главным за все пересчеты, доклады и принятие решений, чтобы убедиться, что я могу работать сам. Здесь не было ничего сложного. Обязанности были простыми и понятными.

Время клонилось к полудню, и поскольку время от времени мне предстояло участвовать в сопроводительной команде, Хавьер предложил мне понаблюдать за ними, пока они выводили кое-кого из наших ребят для посещений, а также в помещения для досуга вне нашего отсека.

Отсек Б был заполнен по максимуму, так что мы часто использовали досуговые камеры других отсеков для наших заключенных. Отсеки Г и Д были не такими населенными. Когда тебя назначали в конкретный отсек (или блок, как его называли некоторые), ты не покидал этот отсек, так что Мэйсон и Хавьер были ограничены тем блоком, в который их назначили. Все внешние трансферы осуществляла отдельная команда надзирателей, приходившая по вызову и отводившая заключенных туда, куда им надо.