За решеткой

— Каждый день, — он рассмеялся, но в этом звуке не было веселья. — Я почти двадцать лет играл в игру «а что, если» — еще до того, как меня заперли здесь. А что, если бы я сильнее постарался любить ее так, как она того хотела? Мы бы остались парой. Она бы никогда не встретила Исайю. А что, если бы я пошел в полицию в день, когда она сказала, что ее изнасиловали? А что, если бы я оказался быстрее в тот день, когда Исайя ее убил?

— Но «что, если» не меняет прошлое.

— Вот именно.

— Что случилось с Исайей? Когда тебя арестовали, ты сказал полиции правду. Ты не признал свою вину, я это читал. Его должны были вызвать в суд.

— Вызвали, но учитывая моего защитника от государства и его дорогого адвоката, статус рейнджера у его папочки, мои прошлые аресты и тот факт, что в то время я находился на условно-досрочном освобождении с ограничительным ордером, все улики указывали прямиком на меня. А все остальные улики? Все, что хоть как-то обличало Исайю? Такие вещи имеют гадкую привычку исчезать или не приниматься судом из-за процедурных ошибок. Они скрыли его причастность как можно лучше.

— А твои апелляции?

Бишоп вздохнул.

— Я не могу позволить себе дорогого адвоката. Те, которых назначают, вполсилы пытаются заставить судью прислушаться, но это не заставит людей передумать. В конечном счете, никто не готов очень усердно трудиться ради бедного черного мужчины, который выглядит скорее виновным, чем невиновным.

Я закрыл глаза и раздраженно покачал головой.

— Но не могли же они скрыть все. Что насчет его отпечатков на ноже. Его ДНК должна быть везде по той комнате. Кеон был его сыном, и это должно было всплыть. Соседи должны были что-то видеть. Почему не...

— Энсон, — мое редко используемое имя остановило меня как вкопанного. — Я с этим делом прошел огонь, воду и медные трубы, поверь мне. Если мне не удастся заполучить адвоката, которому на меня не плевать, то ничто не помешает мне последовать по стопам Джеффа.

— Но должен же...

Он поднял свою огромную ладонь, заставляя меня замолчать. Не сказав ни слова, он отступил глубже в свою камеру и покопался в куче вещей под кроватью. Вернувшись, он помахал мне папкой.

— Тут все по моему делу, включая бесчисленные апелляции, поданные за многие годы. Я изучил все от и до. Подметил все нестыковки. Мой адвокат подходил к делу с разных углов. Работает ли она усердно ради меня? Я так не думаю. Есть ли ей дело до моей жизни? Вряд ли. Думаю ли я, что некоторые вещи игнорируют или скрывают? Стопроцентно. Но люди не станут меня слушать, — он кивнул на люк. — Возьми, если хочешь. Сделай себе копию. Я даю свое разрешение. Прочитай. Это ответит на все твои вопросы. Вот увидишь.

Папка была толщиной больше пяти сантиметров, бумаги норовили вывалиться по краям. Листы были помятыми, обтрепавшимися и зачитанными до дыр. Сама папка была такой старой, что того и гляди развалится. Корешок треснул и обшарпался.

Это было заманчиво.

— Возьми, — повторил Бишоп. — Пусть лучше ты узнаешь ответы отсюда, чем будешь просить меня снова и снова переживать это. Мне нравится говорить с тобой, босс, но я бы предпочел говорить о книгах и курице гриль, если ты не возражаешь.

Не сводя взгляда с папки, я кивнул.

— Я возьму ее ближе к своему обеденному перерыву. Так я смогу убрать ее в рюкзак.

Бишоп прижал папку к груди и уже собирался повернуться спиной, но тут я нашел в себе силы вновь заговорить.

— И Бишоп?

Он ждал.

— Мне тоже нравится говорить с тобой.

Наградой мне стала легкая улыбка, а затем он повернулся к кровати и положил папку. Отчаянно желая удержаться за наш момент, я отбросил в сторону все вопросы об его деле и остался у окна, желая... нуждаясь... в большем.

— Расскажи о своей семье. О твоем квартале и этих рисунках на стенах. Пожалуйста?

Он не вернулся к окну, и на мою грудь давило сожаление. Вместо этого он опустился на кровать и оперся локтями на колени. Он оценивал меня взглядом, и та дразнящая улыбка вернулась.

— Я расскажу тебе про свою семью, если ты расскажешь о своей.

Стены приватности, которые я поддерживал вокруг себя в присутствии заключенных, не существовали с Бишопом. Я без раздумий ответил улыбкой.

— По рукам.

Небольшая часть меня встревожилась от того, как легко я согласился, с какой готовностью впускал его в свою душу, но я доверился чутью, а чутье говорило мне, что с Бишопом безопасно. Бишоп мне не навредит. Бишо был так же заинтересован и заворожен мной, как я — им.

— Что хочешь узнать в первую очередь? — спросил он.

— О твоей семье?

— Ладно, — он провел рукой по подбородку. — Меня и Джалена воспитывали бабушка и дедушка. Мне было шесть, когда родился Джален. Наша мать умерла меньше чем через неделю после рождения моего брата. Мы оба появились на свет через кесарево сечение, но после выписки она не берегла себя, как должна была — поднимала ребенка, носилась по дому и делала домашние дела, бегала по лестницам вверх-вниз.