За решеткой

— Я не знаю, кто ты и какое тебе дело до моего брата, но приходить сюда и орать на меня ни черта не изменит. Я знаю, что он их не убивал, и я отдал бы что угодно, чтобы сказать это ему в лицо, но он отказывается видеться со мной.

— Может, я сумею убедить его передумать.

Джален изучал меня, и этот знакомый глубинный анализ словно обнажал мою душу.

— Кто ты ему? Откуда ты знаешь про его дело? Про меня? Почему ты так переживаешь за это, черт возьми?

— Я же сказал, я друг, — это не ложь. Джалену не нужно знать, что мои чувства выходили за рамки дружбы. — Мы много говорим. Он отдал мне материалы по его делу. Я все прочел. Я знаю все, что случилось в тот день и в годы до этого. Я верю, что твой брат невиновен, но мне страшно, — признался я.

Джален ждал. Слушал.

— Они отклонили его последнюю апелляцию, Джален. Ты понимаешь, что это означает?

Он облизнул губы, и его мысли словно обратились внутрь. Он кивнул.

— Значит, скоро назначат дату.

— Да.

— Не знаю, чего ты от меня тут хочешь. Ничто в моих показаниях не было ложью. Неважно, какова правда, скрывавшаяся за теми словами, что он сказал. Но он правда говорил эти вещи. Я не лжесвидетельствовал. Я его брат, и я ничего не могу сделать, чтобы заставить их посмотреть на его дело под другим углом.

— Знаю, но в том расследовании многие факты похоронили. Многие нюансы не были рассмотрены. Просто отброшены. Я никто, но даже я за километр вижу эти дыры. Ему нужен настоящий адвокат, а не один из этих дерьмовых неудачников, работающих за копейки и назначаемых судом, которые за него не борются. Его вообще никак не могли признать виновными в этих убийствах. Исайя не должен был отделаться так просто.

Джален рассмеялся, но в этом звуке не было веселья.

— И кто ж оплатит этого навороченного адвоката?

И вот он, барьер. Я не знал, как помочь Бишопу. Это вне моего понимания. На данном этапе мог помочь лишь опытный адвокат, имевший дело с серьезными преступниками и знающий, как найти лазейку или задать верные вопросы. Такой, который стоял бы на своем до последнего и противостоял несправедливости.

Но такие адвокаты не бывали государственными. Они работали на крупные фирмы и могли легко задрать цены в разы больше моего годового заработка.

— Говоришь, тебя зовут Энсон?

— Да. Энсон Миллер.

— Слушай, Энсон, система не работает ради мужчин вроде нас, — ему не нужно было уточнять, что он говорит про свою расу и социальный статус. — Система работает против нас, если ты вдруг не знал. Если бы я мог помочь своему брату, я бы помог. Пусть даже не ради него, а ради бабули. То, что он за решетками, убивает ее. Не знаю, догадывается ли Бишоп. Сколько я себя помню, она ест, спит и дышит ради него одного. Она постоянно говорит о нем, каждую неделю собирает для него фотографии, рассказывает своим подругам и докторам на осмотрах про своего внука, который скоро вернется домой. Она так и не приняла, что он там навсегда. Теперь ее память уже шалит. Каждый день она спрашивает у меня, не пора ли ехать к Бишопу. Сегодня они его отпустят, да? Каждый день мне приходится объяснять. Она плачет как в тот день, когда ему вынесли приговор. Знаешь, что это делает со мной? С ней? Он — весь ее мир, а я заботился о ней последние двадцать лет. Поверь мне, если бы я мог вытащить его оттуда, я бы это сделал.

— Прости. Я понятия не имел.

— Да, ты понятия не имел. Она больна. Деменция берет свое, и за последний год у нее появилось много проблем с сердцем. Повышенное давление и аритмия или типа того. Они назначили ей препараты, но заставить ее принимать таблетки — та еще головная боль.

Это убьет Бишопа, если он узнает.

— Она живет с тобой?

— Да. У нас нет денег на сиделку или пансионат. Мне приходится оставлять ее, когда работаю. А я работаю много. У меня есть друг, который остается у нас на несколько ночей в неделю и помогает, но в остальном она одна.

— Черт, — я пнул камешек и принялся расхаживать туда-сюда. Даже если у его семьи имелись бы деньги на хорошего адвоката, им нужно тратить их на другие вещи. — Я попробую найти кого-нибудь, кто возьмется за его дело. Кого-нибудь, кто знает, что делает.

— И как ты сделаешь это без денег? Или сам будешь платить за адвоката?

У меня тоже не имелось на это денег.

— Не знаю. Придумаю что-нибудь. Ты подумаешь о том, чтобы навестить брата?

— Он не хочет меня видеть.

— Что, если я уговорю его передумать? Ему нужна его семья. Ты. Если я не сумею остановить эту тенденцию, тогда он... близок к концу, — эти слова вызывали боль в груди. — Ты разве больше не хочешь видеть брата?

— Я подумаю об этом.

— Я это ценю, — я протянул руку для пожатия. Предложение перемирия, раз уж я набросился на него как бык.

Он принял это предложение, все время удерживая мой взгляд.

— Если уж на то пошло, я рад, что у него есть друг.

Джален взял телефон с крыши машины, а я выудил свой из кармана, чтобы посмотреть на время. Я опаздывал. Мой обед закончился пятнадцать минут назад. Почему Деррик со мной не связался?

Я помахал Джалену и направился обратно к воротам, отсканировав свою айди-карту и доставая рацию из кобуры.

— Ди, ты где?