За Родину и Славу. Вторая война за Силезию (1744-1745)

Императрица Елизавета хорошо сознавала слабые стороны вице-канцлера, но пока Бестужев избавлял её от бремени государственных забот, он мог рассчитывать на благоволение российской императрицы. Подтверждением этой благосклонности стало назначение Бестужева канцлером в июле 1744 года. Не оправдался расчёт прусского короля и на нового вице-канцлера князя Воронцова, известного своими симпатиями к Франции и Пруссии, от которых он получил титул имперского графа и орден Чёрного орла. Но князь действовал настолько осторожно, что франко-прусской партии не удалось получить от этой привязанности никакого действительного результата. Также не увенчались успехом попытки французского и прусского дворов привлечь к Франкфуртской Унии великого князя Петра, который, как герцог Голштинский, был одним из князей Империи. Присоединение к Унии наследника российского престола сильно добавило бы влияния этому объединению, но предложение встретило категорический отказ императрицы Елизаветы, не желавшей участия великого князя в чужих для России ссорах. Противной стороне также не удавалось добиться от русского двора ничего определённого. Несмотря на явный успех с высылкой маркиза Шетарди, которого лорд Тироли называл «боевым конём наших врагов», запросы английского короля Георга о поставке вспомогательного корпуса для сдерживания прусского короля встречали лишь отговорки и увёртки. Бестужеву всякий раз удавалось отделываться от Тироли, ссылаясь на нежелание императрицы заниматься государственными делами. Очень кстати для русских министров пришлась поездка императрицы в Киев, что дало возможность отложить принятие решения.

А. Менцель. Императрица Елизавета выслушивает доклад вице-канцлера графа Бестужева-Рюмина.

Русский двор, не желая открытой конфронтации с Пруссией, пытался избежать вмешательства в конфликт и одновременно сохранить в силе обязательства по договору. Это требовало тонкой и осторожной политики от вице-канцлера Бестужева, связанного нежеланием императрицы вмешиваться в эту войну[70]. Этого же требовали большие затруднения в финансах и необходимость восстановления сил после войны со Швецией. Как остроумно охарактеризовал данную позицию русского двора неизвестный автор «Memoires de la reine de Hongrie…»: «Петербургский двор считал себя божеством, которое могло принимать одной рукой гинеи, а другой – луидоры». Опытный дипломат барон Мардефельд хорошо понимал эти мотивы русского двора. Он также понимал, что Петербург не выступит против короля Фридриха, пока не оправится от войны со Швецией, либо пока прусский король не будет угрожать непосредственно российским интересам. Таким образом, без формального подтверждения, но исходя из сложившейся ситуации, 23 июля 1744 года прусский посланник мог заверить своего государя, что «в ближайшие шесть месяцев Вашему Величеству нечего опасаться от Императрицы, но и не на что надеяться». В этой же депеше Мардефельд советует королю: «если государственные соображения привели Ваше Величество к необходимости начать войну, чтобы защитить свои владения, я считаю, что в его интересах войти в игру теперь же, нежели чем откладывать это до следующего года …», так как промедление может привести Россию в лагерь его противников. Однако на данном этапе король Фридрих получил главное – до весны 1745 года русская армия не двинется с места, и за это время необходимо было принудить Вену к заключению мирного договора.

Таким образом, внешнеполитические расчёты короля Фридриха за два года после заключения Бреславльского мира претерпели существенные изменения. Во второй половине 1742 года король-триумфатор спокойно смотрел на карту Европы, где в полную силу бушевал пожар начатой им войны. Заручившись двумя важнейшими для себя союзами, он ожидал, пока воюющие стороны истощат себя и будут готовы к общему миру, по условиям которого Пруссия получит твёрдые гарантии Силезии и Глаца. Договор с Англией защищал короля от посягательств Австрии на случай, если в Вене решатся заключить мир с Францией и попытаются вернуть утерянную Силезию. Финансовые возможности венского двора были ограничены и не позволяли выступить против Пруссии без согласия и помощи Его Британского Величества. Но, по расчётам прусского короля, Англия никогда не дала бы Австрии деньги на войну с Пруссией, тем более, если венский двор перед этим примирился бы с её извечным соперником Францией. Договор с Англией, помимо прочего, призван был продемонстрировать австрийскому министерству, что его цели находятся не на востоке, а на западе, в прирейнских провинциях Франции. На случай, если в Вене проявят несогласие с данной политической формулой и, в расчёте компенсировать английские гинеи русскими штыками, попытаются вовлечь Россию в будущую войну с Пруссией, король Фридрих предусмотрительно заручился поддержкой петербургского двора. Русско-прусский договор должен был стать надёжной гарантией, что, в случае попытки со стороны Австрии пересмотреть условия Бреславльского мира, восточные границы Прусского королевства останутся в спокойствии.