За Россию - до конца

«Мы уходили. За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обречённые на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя... Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю. Среди них два Верховных главнокомандующих русской армией. Главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники... С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, вмещавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу... Уходили от тёмной ночи и духовного рабства, в безвестные скитания... За Синей птицей.

Пока есть жизнь, пока есть силы, не всё потеряно. Увидят светоч, слабо мерцающий, услышат голос, зовущий к борьбе, те, кто пока не проснулись... В этом был весь глубокий смысл Первого Кубанского похода. Не стоит подходить с холодной аргументацией политики и стратегии к этому явлению, в котором всё — в области духа и творимого подвига. По привольным степям Дона и Кубани ходила Добровольческая армия: малая числом, оборванная, затравленная, окружённая, как символ гонимой России и русской государственности.

На всём необъятном просторе страны оставалось только одно место, где открыто развевался трёхцветный национальный флаг, — это Ставка Корнилова».

О том, в каком направлении отходить, разгорелись жаркие споры между Алексеевым и Деникиным, с одной стороны, и Корниловым и Лукомским — с другой.

Корнилов был явным сторонником движения на восток, в район зимовников.

   — В этом районе, — доказывал Корнилов, — мы оторвёмся от железных дорог, где постоянно перемещаются войсковые соединения красных. Этим мы прежде всего обезопасим ещё не вполне сформировавшуюся армию. Второе, люди получат так необходимый им отдых. Мы сможем переменить лошадей, пополнить свои обозы. Поднакопим силы и тогда начнём действовать наверняка.

   — Но эта позиция — не более чем выжидательная, — ворчливо возразил ему Алексеев. — Люди растеряют боевой дух. Любая длительная оборона — смерть для армии: не успев родиться, она войдёт в стадию разложения и в конечном итоге перестанет существовать как реальная сила. Нет, только на Кубань, и никуда более!

Его поддержал Деникин:

   — Алексей Алексеевич, безусловно, прав. Отдавая должное вашему предложению, Лавр Георгиевич, я тем не менее за то, чтобы идти на Екатеринодар. Город этот ещё не взят большевиками. Кубань располагает богатыми запасами продовольствия. А главное — кубанское казачество, в отличие от донского, более активно настроено против советской власти, и, следовательно, нам будет на кого опереться. Армия, несомненно, получит большой приток добровольцев.

   — Антон Иванович, вы совершенно не учитываете того обстоятельства, что всё происходящее сейчас на Кубани покрыто для нас мраком неизвестности! — пылко прервал Деникина Лукомский. — Между тем движение наше в задонской степи внушает немалую надежду на успех. Мы располагаем сведениями, что к зимовникам уже направились почти полторы тысячи конников во главе с донским казаком генералом Поповым. Они располагают пятью орудиями и сорока пулемётами. И готовы сражаться с большевиками.

   — Несомненно, это новый очаг сопротивления Советам, — коротко бросил Корнилов.

   — Однако необходимо учитывать, что в зимовниках мы с наступлением весны будем отрезаны половодьем Дона, а также ощущать постоянную угрозу, исходящую от железной дороги Царицын — Торговая — Батайск. — Деникин водил карандашом по топографической карте, разложенной на столе. — И как только все эти железнодорожные узлы окажутся в руках большевиков — мы попадём в ловушку. И тогда о пополнении добровольцами можно будет только мечтать. Совсем в духе незабвенного гоголевского Манилова.

   — Ну, уж вы и за Гоголя ухватились, — усмехнулся Лукомский. — И почему вы считаете, что большевики не смогут взять Екатеринодар?

   — Я ещё не привёл всех доводов в пользу похода на Кубань, — спокойно отреагировал Деникин, хотя его и задела язвительность Лукомского. — Согласитесь, степной район, куда вы предлагаете передислоцировать армию, а это как-никак пять тысяч ртов, очень уязвим во многих отношениях. Зимовники находятся друг от друга на значительных расстояниях, в условиях почти полного бездорожья. Жилых помещений — наперечёт. Где будут жить люди? Где они возьмут топливо? А главное — придётся раздробить более или менее цельную войсковую силу на мелкие отряды, которые будут находиться в отрыве друг от друга, не имея никаких средств связи между собой. И кто тогда помешает противнику разгромить нас по частям?

   — К тому же, — добавил Алексеев, — степной район из всех видов продовольствия имеет в наличии лишь немолотое зерно да сено для скота.