За рубежом и на Москве

– Отправлен, государь.

– А что с ними отправили?

– А вот это в этой сказке сказано, – сказал дьяк, вынимая из короба бумагу, которую развернул и стал читать: – «А отправлено с ним: сахар розмариновый, масло купоросное, бальзам натуралист, пластырь стиптикум, мазь диалта, масло анисовое, опиум етабаихом, пластырь диакалма, терпентин…»

– А как с патриархом дело? – прервал его Матвеев. – Чего он просил у нас?

– А просил святейший патриарх для мироварения десяти фунтов янтарю доброго. И тот янтарь отпущен.

– А из приказа Большого дворца ничего не было?

– Требовали из того приказа разных специй для водок: корицы, анису и патоки. А для государева мыльного состава потребны снадобья разные, и еще для курений благовонных, и еще для белил на царицыну половину. Да вот, государь, аптекаря новой аптеки жалуются, что у них-де все травы выходят.

– Ну а что же ваши приказные помясы делают?

– Да есть у нас трое: Федька Устинов, Митька Елисеев да Фомка Тимофеев – приказные помясы. Да тои помясы плохо дела делают: государеву делу не радеют, пьют да гуляют, а трав и кореньев привозят помалу.

– Ну, так прогони их и пошли снова иных трех человек помясов добрых в поле для трав и кореньев, – распорядился Матвеев. – А из Сибири тоже ничего нет?

– Посылал я снова указ верхоторскому воеводе, чтобы велел он в селах и деревнях уезда знающим людям разыскивать для лекарственных составов и водок травы и иные вещи и чтобы те травы были запечатаны и опись им сделана, что к какому лекарству годно, и тако доставить в Москву. А вот от якутского воеводы травы при описи поступили.

– А ну-ка чти.

– Наказано было якутскому воеводе всяких людей спрашивать, кто знает лекарственных водяных трав, которые бы пригодились к болезням в лекарства человекам. И нашел такого человека воевода – служилого человека Сеньку Епишева. И дал ему воевода особую наказную память. И ходил тот Сенька Епишев два года. В первый год Сенька ничего не собрал, так как в те поры лекарственные травы не родились; около Якутска травы те родятся не во все годы: много лекарственных трав, и притом таких, каких нет близ Якутска, родятся по реке Лене и у моря, а это далеко от Якутска. По второй год Епишев Сенька собрал немного трав, и воевода те травы прислал. А по описи гласит то. – И, развернув опись, дьяк стал читать: – «Трава, имя ей – к о л у н, цвет на ней бел, горьковата, растет при водах. А одна эта трава будет у мужеска пола или у женска нутряная застойная болезнь, перелом, моча нейдет или, бывает, томление женскому полу не в меру младенцем; и тое траву давать в окуневой теплой ухе или ином в чем и сухую есть давать. Орешки, имя им – грушицы земляные; а годны, будет сердце болеть от какой от порчи или и собою болит и тоскует; и те орешки есть сырые или топить в горячем вине или в добром уксусе. Корень, имя ему – м а р и н, и годен он будет на ком трясовица; и тот корень навязывать на ворот и держать часть, измяв, для обоняния в носу…»

– Ну, добро, – сказал Матвеев. – Раздели те травы и коренья поровну и отошли в аптеки – старую и новую.

– А вот еще, государь, подлое дело объявилось, – сказал, продолжая докладывать, дьяк. – Лекарь Мишка Тулейшиков в пьяном виде отвесил лекарю Андрешке Харитонову вместо раковых глаз сулемы золотник, а тот дал ее принять в рейнском вине подьячему Юрию Прокофьеву, и тот подьячий умер. Как тут прикажешь делать?

– Нарядить над ним суд из дохтуров, и лекарей, и аптекарей[40]. А я государю доложу.

– А еще есть извет доктора Андрея Келлермана на толмача Никиту Вицента, – продолжал докладывать дьяк. – По указу великого государя велено ему, дохтуру, лечить голов московских стрельцов – Семенова, приказу Грибоедова, а Иванова, приказу Лутохина – больных стрельцов, а для толмачества велено с ним, дохтуром Андреем, ездить толмачу Миките Виценту; и он, дохтур, тем больным стрельцам написал роспись, чтобы в новой аптеке лекарства сделали. И те-де лекарства давно готовы, а толмач-де Микита к нему, дохтуру, не ездит больше недели. А тем больным стрельцам ему, дохтуру, лекарств без толмачества давать не мочно.

– Призвать сюда этого Микиту, – распорядился Матвеев.

По знаку дьяка один из подьячих вышел из избы, и через несколько секунд вошел низенький человек в суконной однорядке, с длинными усами, толмач Никита Вицент.

– Ты это что же, друг любезный? – сердито взглядывая на него, произнес боярин. – До изветов от дохтуров на себя допрыгался? Крестное целование позабыл? Что ты при поступлении на службу обещал? Ну-ка, говори!

Вицент откашлялся и скороговоркой начал: