За рубежом и на Москве

– Ни его, великого государя, ни его семьи не испортити, и зелья, и коренья лихова, и трав в яству и питье, и во всякие лекарства, и в иное ни во что не положити, и мимо себя никому положити не велети, и с лихим ни с каким умыслом, и с порчею к ним, государем, не приходити, и росписи дохтурские, и аптекарские, и алхимиские, и лекарские, и всякие письма переводити вправду; тако же мне и речи дохтурские, и аптекарские, и алхимиские, и лекарские толмачить и переводить вправду, а лишних речей и слов своим вымыслом в переводе и в толмачестве собою не прибавливать и не убавливать, ни которым делы и никоторою хитростью, и делати во всем вправду, по сему крестному целованию. Так же мне смотрети и беречи того накрепко, чтобы дохтуры, и аптекари, и алхимисты, и окулисты, и лекари в дохтурские, и в аптекарские, и в алхимиские, и в окулиские, и в лекарские, и во всякие составы, и в иное ни во что никакого злого зелья, и коренья, и трав, и иного ничего нечистого не приложити и не примешати, и к их государскому здоровью не принести лиха, мне и никакого дурно самому не учинити и никому учинити не велети[41].

– Ну? А ты что делаешь, вор? – рассердился на толмача боярин. – Пиши, Петрович: «По указу великого государя сказать толмачу Никите Виценту, буде впредь не учнет по больным с дохтуром ездить или от больных будет челобитье – и его, бив батоги, откинуть»[42].

Когда дьяк окончил писать, к нему подошел один из подьячих и что-то пошептал ему на ухо:

– Государь, – обратился дьяк к Матвееву, – там дохтура собрались.

– А, хорошо, – произнес Матвеев и, поднявшись с места, пошел в соседнюю комнату.

VII

В соседней горнице собрался чуть ли не весь наличный персонал врачебного дела того времени, подлежавший ведению Аптекарского приказа[43].

Аристократию здесь составляли доктора, под которыми подразумевались собственно врачи-терапевты, лечившие лишь внутренние болезни. Они стояли отдельно ото всех, держали себя до некоторой степени гордо, и по всему было видно, что они считают здесь себя «солью».

Здесь был лейб-медик Тишайшего царя, или его «собинный дохтур», Иоганн Розенбург, доктор Кёнигсбергского университета, бывший лейб-медик шведского короля, явившийся в Россию с репутацией ученого врача и автора нескольких печатных медицинских трудов, доставивших ему почетное имя в современной науке.

С ним стоял и разговаривал доктор Андрей Энгельгардт, воспитанник Лейденского и Кёнигсбергского университетов, явившийся в Россию с рекомендательным письмом от магистрата саксонского города Ашерслебена, где он занимал должность городского врача, и с аттестатом, подписанным всеми врачами города Любека, где он рекомендовался как «славнейший, честнейший и изряднейший врач».

К их разговору прислушивались и изредка вставляли свои замечания доктора Самуил Коллинс, учившийся в Кембриджском и Оксфордском университетах, и Лаврентий Блюментрост, явившийся в Москву со славою известного врача и с блестящими рекомендациями.

От этой кучки докторов к лекарям и аптекарям и даже алхимистам то и дело перебегал юркий, низенький человек. Это был доктор Степан Гаден, по происхождению еврей, он же, как его окрестили русские люди, Данило Ильич.

Отдельной группой стояли лекари, то есть хирурги, строго отличавшиеся от собственно докторов.

Среди них выделялся окруженный другими иностранными и русскими лекарями Сигизмунд Зоммер, впоследствии, подобно Гадену, возведенный царским указом в степень доктора медицины.

Из аптекарей явился только один, из старой царской аптеки, аптекарь Христиан Эглер, около которого толпился низший фармацевтический персонал: алхимисты (аптекарские ученики) и помясы.

Из окулистов, бывших в то же время и оптиками, на этот раз никто не явился.

В следующей, соседней горнице собрался низший врачебный персонал: цирюльники («барберы»), кровопускатели («рудометы»), «чечуйники»[44], костоправы, «чепучинные лекаря»[45], подлекари и часовых дел мастера, почему-то числившиеся в ведении Аптекарского приказа.

– Здравствуйте, государи дохтура и лекари, – кланяясь всем, сказал Матвеев и с некоторыми поздоровался по-европейски за руку.

– Будь здоров и ты, государь, – хором все отвечали ему.

– Собрал я вас сюда, государи мои, по делу зело важному, – продолжал Матвеев, садясь и рукою приглашая докторов и лекарей сесть за круглый стол. – Помогите разобрать его во славу Божию и во здравие и честь великого государя нашего. Чти, Андрей, – обратился Матвеев к Виниусу.

Дьяк развернул грамоту и начал:

– «Сего актомврия шестнадцатого дня у Богородицкого протопопа у Михайла умерла женка скорою смертью, и тое женку осматривали дохтур Лев Личифинус да лекарь Осип Боржо, да стрелецкого приказу подьячий Тимофей Антипин…»