За рубежом и на Москве

Далее в грамоте говорилось, что хотя расспрос и осмотр ничего подозрительного не дали, но так как врачи не могли сказать, были ли на трупе замечены пятна «моровые язвы» или нет, то «по Государеву Царёву указу протопоп Михайло послан в свой дом, а дьяку Герасиму Дохтурову, и дохтуру Льву, и лекарю Осипу, и подьячему Тимофею Антипину велено быть на своих дворах, до Государеву указу съезжать им со своих дворов никуды не велено, и дьяк Герасим, и дохтур, и лекарь, и подьячий живут на своих дворах и с них не съезжают, и бьют челом Государю, чтобы Государь их пожаловать, велел их освободить».

— Как вы думаете, государи мои? — спросил Матвеев, когда дьяк кончил читать.

— Думаю, боярин, что времени прошло изрядно со дня заболевания протопоповой жёнки, — сказал, подумав, Блюментрост.

— За такое время всякая зараза могла пропасть, — подтвердил Энгельгардт.

— Так что вы думаете, что тех людей можно освободить? — спросил Матвеев. — И государеву здоровью от того вреда не будет?

— Не будет, боярин: время изрядное прошло[46].

— Ну, ин ладно! На том и покончим! — решил Матвеев. — Пиши, Андрей, «по указу его величества великого государя», — обратился он к дьяку. — Дохтура об этом сказали, с них и ответ спрашиваться будет. А ещё какое дело? — спросил он, когда указ был изготовлен.

— А теперь надлежит диштиллатору, Петру Фабрициусу, подписать наказ, — сказал дьяк.

«Диштиллатор» Фабрициус вышел вперёд и сделал два поклона — один боярину и другой всем присутствующим.

— Андрей, чти.

Дьяк начал читать наказ, где говорилось, что диштиллатору надлежит быть на главном «аптечном огороде» (который находился на Москве-реке, под кремлёвскою стеною), где была устроена особая поварня, в которой мастера ведали «всякое водочное и спиртовое сидение», а равно «всякие травы, цветы, коренья и семена».

Кроме того, под начало Фабрициуса давался целый контингент травников — помясов, огородников, рабочих и учеников. Относительно последних Фабрициусу вменялось в обязанность обучить их «со всяким тщанием и ничего от них не тая» и радеть, чтобы ученики «науке аптекарской, чему он сам умеет, изучились».

Когда «наказ» был прочитан новому диштиллатору, последний подписался под ним, затем принёс присягу на верность царской службе.

Когда всё было покончено, все доктора и лекари окружили нового коллегу и поздравили его со вступлением на царскую службу, а Матвеев пригласил его и докторов на следующий день к себе на обед.

VIII

Покончив с делами в Аптекарском приказе, Матвеев поехал в аптеки, пригласив с собою Энгельгардта.

В царствование Алексея Михайловича в Москве было две аптеки: старая и новая. Первая из них была учреждена при царе Иване IV Грозном, в 1581 году[47]. Новая аптека была основана не ранее второй половины XVII века и была предназначена для вольной продажи врачебных средств всем желающим[48].

Матвеев не поехал в старую аптеку, помещавшуюся в Кремле, а отправился в новую. Доехав до неё, он с помощью челядинца вылез из экипажа и пошёл по лестнице наверх.

«Могу сказать поистине, — пишет тогдашний современник Шлейзинг, — что я никогда не видел такой превосходной аптеки; фляжки, карафины были из хрусталя шлифованного и крышки в оных и края выложены красивою позолотою».

Матвеев с удовольствием взглянул на высокие шкафы с полками, уставленными флягами и «карафинами», наполненными разноцветными жидкостями спиртов, настоек, «духов», водок, банок из фарфора или белого «молочного» стекла, в которых находились всевозможные мази, пластыри и коренья, листья и семена, истолчённые в порошок. Низы шкафов состояли из ящиков, наполненных различными травами и кореньями, с надписями на них.

Во всю длину большой комнаты аптеки тянулась дубового дерева стойка, посредине которой высился большой стол, вроде нынешней конторки, за которым находился, стоя у весов, один из аптекарей, ведавший приёмом росписей-рецептов, делавший и отпускавший лекарства покупателям.

На правом конце стойки была казна (касса), около неё сидел один из целовальников, у которого был особый ящик, где у него хранилась книга сборов, куда заносилась дневная выручка аптеки.

По всей стойке стояли разнообразного вида и величины гири, лежала ценовая книга, по которой продавались лекарства, и книга дежурств, где расписывались дежурные аптекари, бывавшие в аптеке по очереди и остававшиеся в аптеке со второго часа (по восходе солнца) до вечернего благовеста.

Матвеева встретил с поклоном бывший в этот день дежурным Гутменш, который что-то растирал в фарфоровой ступке.

— Здравствуй, здравствуй, мастер Яган, — поздоровался с ним Матвеев. — Как поживаешь, как народ православный моришь?

— Понемногу, боярин, — ответил Гутменш, произнося на немецкий лад русские слова. — В царство Бога новых подданных прибавляем.

— Добро, добро, — продолжая смеяться, сказал Матвеев. — У нашего царя народа много, — ему не жалко поделиться с Богом. Только ты, смотри, грешников мори, а праведников нам оставляй.