За секунду до взрыва

Энтони Корт вышел из поезда на вашингтонском вокзале. Его сразу обдало тяжелым горячим воздухом; из всех пор выступил пот.

Он всегда путешествовал поездом. И не только потому, что боялся летать, но и потому, что на вокзалах и в поездах не было контрольных пунктов, не было службы безопасности. В поезд можно было пронести все, что только заблагорассудится — оружие, взрывчатку, наркотики, никому до этого не было никакого дела. А уж если очень приспичит, из поезда можно и выпрыгнуть на ходу.

Однако у поездов есть и свои недостатки — медлительность и плохое обслуживание, можно даже сказать, полное отсутствие комфорта, особенно в американских поездах. Обслуживающий персонал — в основном негры все делают кое-как да при этом еще смотрят на тебя с презрением. Купе в спальных вагонах совсем маленькие, вентиляция плохая, еда просто отвратительная.

Корт провел в поезде три дня. Успел и отдохнуть как следует, и подумать о дальнейших планах. Но почему-то с каждым днем напряжение его росло, невзирая на отдых. Так, наверное, чувствует себя спортсмен-бегун перед началом марафона.

Выйдя из здания вокзала, он взял такси, проехал несколько километров и вышел, не доехав до входа в метро. Спустившись в подземку, он проехал две остановки, вышел из вагона и проехал одну остановку в обратную сторону, все время оглядываясь, нет ли «хвоста».

У него был забронирован номер на имя Кевина Энтони — Дэвид Энтони благополучно почил в бозе — в старомодной гостинице, где постояльцам предоставляли комнату и завтрак. Из окон его комнаты просматривались две улицы по периметру здания и еще три проспекта, на которых в случае чего вполне можно было скрыться. За конторкой сидела жена владельца, красивая женщина за пятьдесят, с седеющими волосами и очень прямой осанкой. В приятной, хотя и достаточно деловой манере она ознакомила Корта с правилами: завтрак подается от семи до девяти, спиртное можно купить вечером с пяти до десяти, никаких незарегистрированных ночных гостей, постояльцам выдаются два ключа — один от входной двери, другой от комнаты. При утере ключа дополнительно взимается двадцать пять долларов. После десяти вечера никакой музыки. Прямой междугородной телефонной связи из номеров нет, только через оператора и если имеется кредитная карточка телефонной компании. Полотенца меняют каждый день, постельное белье — через день. Во всех номерах имеются кондиционеры, постояльцев настоятельно просят отключать их в дневное время, когда в номере никого нет.

— Так, что же еще… — пробормотала она, глядя в красную кожаную записную книжку. — Да, мы получили телеграфное уведомление о перечислении. Благодарю вас, мистер Энтони. Оплачивать будете по кредитной карточке?

— Наличными, — ответил мистер Кевин Энтони. И вытащил пачку хрустящих стодолларовых бумажек. Хорошо, что есть международная система обналичивания: с помощью одной-единственной пластиковой карточки получаешь столько наличности, сколько душе угодно. Вот, например, его карточка «Циррус» позволяет снимать до тысячи долларов в день шесть дней в неделю. Три его карточки «Виза» давали возможность получения кредита до двадцати тысяч долларов каждая. Сейчас, на третьей стадии его операции, кредитные карточки «Виза» на имя Дэвида Энтони лежали без движения, на заслуженном отдыхе. Майкл, слава Богу, все уладил с деньгами еще до ареста. С деньгами у Корта проблем не было.

Выходные дни он посвятил изучению города и системы его метрополитена. Во вторник после полудня он стоял на углу улиц К и Двадцать первой и ожидал ее. Ждал и не мог отделаться от неотвязных мыслей о том, что в любую минуту, где угодно, его могут арестовать. Это уже становилось похоже на паранойю.

И еще воспоминания. От них он тоже никак не мог избавиться. Снова и снова, в сотый, в тысячный раз переживал то, что произошло пять лет назад, весь тот кошмар.

Пять лет назад. Он только недавно похоронил жену и сына. Вернулся домой, в свое убежище, в полной прострации. Казалось, все чувства в нем умерли. Он даже не потрудился включить свет. Почему-то ему все время чудится, что у него на руках кровь. На ум приходит леди Макбет. Как будто в полусне ходит он по комнате, как в замедленной съемке. Вот проходит мимо стола, там все еще стоит фотография жены на последнем месяце беременности. Все еще живы.

Он затаился, как зверь в берлоге, ждет, когда за ним придут. Ощущает всю тяжесть содеянного на своих плечах. И в то же время знает, что не сделать этого он просто не мог. Его, конечно, посадят, сомнений нет. И это может произойти в любую минуту. Это так же верно, как и то, что он убил человека. Раскаяния он не ощущает, лишь сознание справедливого возмездия и еще страшное одиночество, ощущение полной опустошенности. Он совсем один в этом мире. Настоящее, полное одиночество и есть ад. Что же касается совершенного им убийства, он этим не гордится, но и не раскаивается. Просто удовлетворен. Как обычный исполнитель, который хорошо выполнил свою работу.