За семнадцать дней до апрельских календ

— Они ушли по Фламиниевой дороге, говорят, еще в полдень, — в ушах зазвенело. Недоуменное лицо ликтора.

— Ты их не догнал?

— Я не нашел коня. Все заперлись, и встречают сразу в ножи. Боятся гладиаторов.

«Спокойно. Как там у Панетия? Сжать зубы… Вот так».

— Хорошо, иди на крышу. Смени Люция и пришли ко мне, — «К воронам легионы. В городе полно ветеранов. Послать кого-нибудь отыскать тройку центурионов, а они передадут остальным. Главное — успеть первым, как в бою. ТЕ, говорят, ушли на Капитолий… Ну пусть сидят. Завтра увидим, кого больше. Что еще? Капитолий, Курия… Сенат! Ехидна на ехидне, и во главе Цицерон. Цезарь, и к этим ты был милосерд! Созову. Наутро. Надо сделать так, чтобы поддержали. Как там — „Пусть консулы наблюдают…“[5] Вот и понаблюдаем. Ну, наконец-то».

— Люций? Идем со мной, — Антоний вышел в атрий. На улице почти совсем стемнело, рабы зажигали светильники по углам. На крыше негромко переговаривались.

— Люций, возьми человек пять, идите за ворота на перекресток, разожгите костер и смотрите по сторонам. Если что — сразу в дом. Иди. Ну, кто там еще? Вестник? От царицы? — «Еще баб здесь не хватало», — Вот он я, консул Антоний, — «Ох, а тогу бы надо сменить», — Ну и что велела передать твоя госпожа?

9. Брут

Начался день великолепно, но когда Брут вспоминал все, что случилось потом, он мог только зажмурить глаза от стыда и провести по вспыхнувшему лицу ладонями. Хорошо еще, что все спят и никто не увидит, как он кривляется, словно мим. Он не помнил, что делал сразу после убийства. Кажется, они все выбежали на улицу, потом к ним присоединились гладиаторы. Потом… потом он бегал по улицам и выкрикивал периоды из своей приготовленной речи. Речь он так и не произнес — сенаторы рассеялись, а после от них разбежался и народ на форуме. Люди наверное испугались гладиаторов, да, точно гладиаторов. Это было предложение Кассия привести их, и Брут тогда согласился. Что ж, значит Кассий тогда ошибся…

Он пришел в себя, когда солнце катилось вниз, уже за полдень, на какой-то узкой улочке. Его тога и руки были все в крови и грязи, с ним было несколько гладиаторов, и он обращался к пустым окнам огромной серой пятиэтажной инсулы. Призывал всех идти с ним защищать обретенную свободу. Кроме него и гладиаторов на улице никого не было. Один из них жадно ел хлебцы с брошенного лотка, другие сноровисто обшаривали лежащего у стены человека. Кажется, они его и зарезали. Бруту отчего-то стало очень обидно и горько. Он позвал гладиаторов и направился искать остальных.

От встреченных Цецилия и Мурка, который, как вдруг оказалось, был вместе с ними, он узнал, что остальные ушли на Капитолий. Крепость, сказал всем Кассий, и Форум рядом, и Курия. Брут пошел на Капитолий. Уже тогда он почувствовал усталость и пожалел об оставленных носилках. Наверху его встретили радостными криками, и опять было хорошо, и он гордился собой и товарищами, совершившими великое дело, и наконец смог присесть. А Кассий, сказал Требоний, поразил другого врага Отечества — Лепида.

Брут огорчился. Ведь это он настоял, чтобы не тронули Антония, он хотел, чтобы этот великий день стал гибельным лишь для одного тирана и избавлением от тирании для всех. Но Кассий все ему объяснил. Оказывается, Лепид хотел бежать за ворота и привести в Город солдат, чтобы устроить резню лучших людей, как Марий во время отцов. Об этом начальник конницы говорил с Леной, когда их увидел Кассий. Лепид пытался бежать, а гладиаторы Кассия убили его, когда ловили. Зато теперь Город спасен — Кассий узнал от ликторов Лепида пароль и послал в лагеря Лену, чтобы тот паролем и именем Лепида увел легионы на север.

Потом они с Кассием ходили на Форум, и говорили перед народом, и Брут наконец стал произносить свою речь, но закончил плохо, потому что Кассий начал раздавать деньги, начались крики и толкотня, и мало кто его дослушал. Но многие обещали прийти завтра к Курии, хотя это, наверное, из-за денег. Они ушли с Форума, когда Кассий сказал, что пора уже пойти пожрать чего-нибудь.

До ночи все просидели в крепости. Несколько раз посылали в город гладиаторов, но многие сенаторы заперлись и никого не пускали. Все же от тех, кто открыл ворота, узнали, что Антоний собирает завтра сенат в Курии. В письмах их многословно обещали поддержать. Постепенно все улеглись спать.

Несмотря на усталость, Бруту спалось плохо, а перед рассветом он совсем проснулся. Встал, потянулся, кое-как намотал тогу, вышел на улицу. Перед воротами караульные гладиаторы спали вокруг погасшего костра. По приставной шаткой лестнице взобрался на стену. На Форуме было все тихо, далеко в Городе, на улицах, горели костры. Брут вернулся в портик. Ссутулившись, сел на ложе. Вздохнул. «Ничего же не сделали, ничего. Испугали граждан, убили людей. Ох, как стыдно». Чтобы успокоиться, он стал нащупывать сквозь шерсть тоги свинцовый грузик. Не нашел. Наверное, грузик оторвался во время дневной беготни. Тогда Брут залез рукой под тогу и стал яростно чесать зудевшую спину. «Сейчас бы в баню», — подумалось почему-то.

10. Цицерон