– Да нет, не точно. Просто мы же общались с ней какое-то время. Она нормальная девчонка была, говорила, что когда забеременеет, то не станет делать аборт… Вот я и подумала. Да вы не слушайте меня. Раз вы ничего не знаете, значит, она никого и не родила… иначе заметили бы…
– Витька знает, – сказала Татьяна мужу. – Вот точно знает. И знал, да ничего не сказал. Мы с тобой тут, как два кукуя, не можем придумать, куда себя деть, пока наши дети в Парижах живут, а здесь, где-то рядом, внучок или внучка маются? И где ж это? В детском доме, что ли?
– Да говорю же, – застонала Ирина, – может, я чего перепутала…
– Так она была беременна или нет? – подал наконец голос Юдин. Он нахмурился и теперь нервно размешивал сахар в бокале, то в одну сторону, то в другую.
– Была, это точно. Но оставила она ребенка или нет – понятия не имею.
– Не вздумай звонить ей, – сказал как отрезал Юдин. – Слышь, Татьяна? Не вздумай! Арман узнает, голову ей оторвет… Господи, только этого нам еще не хватало…
– Послушайте, женщина… Когда это было? – спросила Юдина.
– Ну, если вы говорите, что она уехала три года тому назад… Значит, приблизительно до отъезда все и успела сделать – и родить, и определить, и свинтить…
Ирина вдруг поймала себя на том, что ей совсем не стыдно перед этими людьми за то, что она лжет, и лжет исключительно с целью выведать как можно больше подробностей из личной жизни их дочери. В нормальной семье, где родители любят своих детей, опекают их, где есть понимание, не может мать ничего не знать о беременности дочери. Если же предположить, что пусть даже Нина и не была беременна, то тогда тем более к чему эти странные разговоры о каком-то там ухажере-кавказце? А если она была беременна и родила, тогда о чем здесь вообще говорить?
Какие-то это странные, недоделанные родители. Вот видно, что между собой живут ладно, что все-то у них размеренно и в порядочке, да только все равно что-то в этом доме не так, а что, Ирина никак не могла понять. Иногда так смотрят друг на друга, словно боятся чего-то. А почему друзей нет? У каждого нормального человека есть хотя бы один друг. Или просто знакомые, которые ходят в гости, пусть даже и надоедают, сплетничают, завидуют… Это жизнь. А вот здесь, в этой тихой и бедной квартирке, заполненной ящиками со свежими овощами, какими-то ведрами, стеклянными банками, корзинками, где пахнет, как и положено, выпечкой и яблоками, все равно что-то не так… Как будто бы эти люди живут не своей жизнью. Откуда у Ирины возникло такое чувство, она и сама объяснить не могла. Только воображение быстренько так показало ей очень странную картинку: Юдины, чуть ли не обнявшись, с испуганными глазами, прижавшись друг к другу, отмывают руки от крови, и розово-оранжевые прозрачные капли воды дрожат на стенках раковины… Они словно убили кого-то и теперь, связанные этим общим преступлением, обречены жить вместе. Или другая картинка… Вот так же вот, взявшись за руки, открыли чужую квартиру, вошли туда на цыпочках, да и остались там жить… на всю жизнь. Потому никого и не принимают, ни с кем лишний раз словом не перемолвятся. Хотя между собой живут хорошо.
– Вы… это… – Татьяна Юдина смотрела на Ирину умоляюще, разве что не схватила ее за руку и не поцеловала. – Пожалуйста, если даже и так… Может, проглядели мы дочку… Никому ничего не рассказывайте, очень вас прошу. Ведь устроила она свою жизнь, и хорошо устроила. Да только родители ее мужа – непростые люди, богатые, если что узнают, о каком таком прошлом Ниночки, заставят сына разорвать с ней отношения. А у них сынок растет, маленький Патрик.
– Вы знаете, я чувствую себя страшно виноватой перед вами… Не должна была я ничего вам такого говорить. Вы уж извините меня. Язык мой – враг мой, как говорится. Конечно, я буду молчать, вы мне только дайте ее новый адрес, чтобы я могла ей деньги переслать…
Татьяна оглянулась на мужа, словно хотела спросить, давать ли адрес дочери. И тот едва заметно пожал плечами, мол, я не знаю, поступай, как считаешь нужным.
– Знаете что? Вы оставьте эти деньги себе, а адреса мы вам дать не можем… Где гарантия, что вы не сообщите ее мужу о ребеночке-то… Она не бедно живет, думаю, она уже и думать забыла про ваш долг, да и про вас. Я покой потеряю, если дам вам ее адрес…
– Так, значит, вы прощаете мне долг? – Ирине было трудно выразить лицом туповатое выражение благодарности за то, что ей простили долг. Она постаралась сделать вид, что и не заметила, что ей только что выказали недоверие.
– Да-да, женщина… Вы идите, идите уже…
Юдина чуть ли не вытолкала ее в спину.
– Ну хорошо… – Ирина притормозила уже в дверях. – Будете разговаривать с Ниной по телефону, не забудьте сообщить ей о том, что вы простили мне эту тысячу…
Ирина вышла на улицу, вдохнула в легкие теплый летний воздух, и так захотелось перекреститься, словно она побывала в гостях у нечистой силы.
Она позвонила мужу, рассказала о своих впечатлениях.