За стеклом [Коламбия-роуд]

— Я не это имела в виду! — Рывком соскочив на пол, я чуть не увлекла его за собой. Гнев потащил меня через комнату, вокруг постели, но унижение быстро его нагоняло. И дело было не только в любимой теории Слима, основанной на практике. Больше всего меня уязвляло то, что он верил, будто способен все исправить, если хорошенько постарается. Ладно. По крайней мере, я одета. В подобный момент нет времени на одевание.

— Если дело только в шоколаде, — заговорил Слим, — я выскочу на улицу и раздобуду его, прямо сейчас. Даже если придется топать в центр.

— Раньше надо было думать!

Я рванула дверь на себя. Свет озарил кровать, заставив Слима инстинктивно прикрыться: одной рукой он защитил глаза, другой — гениталии.

— Теперь уже слишком поздно, и это касается множества вещей.

Человек, после мытья посуды сунувший свой детородный орган в лохань с мыльной водой и хваставший перед моим братом вещами, которых не было и в помине, казался теперь таким беззащитным. Почти беспомощным. Голый от лодыжек и выше, он был безоружен перед пристальными взглядами посетителей сайта.

— Поздравляю, — сказала я, думая о наших зрителях. — Мы с Павловым пережили самый большой конфуз в своей жизни на озере в Италии. А ты только что выставил себя в глупом свете, прямо здесь, в собственном доме!

— Циско, но мы в «мертвой зоне»… Куда же ты?

— Прочь, — бросила я, прежде чем хлопнуть дверью. — В оффлайн.

37

Мисти Вентура повела бы себя иначе: столкнувшись с парнем, который пытался бы подступиться к ней, как к шоколадному яйцу, эта девица ответила бы ударом ноги в высоком прыжке или просто свернула бы подонку шею. Сомневаюсь, чтобы она сбежала по лестнице, как я; вместо этого Мисти выскочила бы в окно, сделав обратное сальто, или же выбралась бы на крышу — скорее всего, с перекинутым через плечо Павловым в придачу. Впрочем, Мисти была героиней в жанре экшен, она обладала длинными конечностями и не существовала за пределами экрана. В отличие от нее, у меня была жизнь, выходившая за отпущенные виртуальной красотке границы. У меня имелись чувства, с которыми приходилось бороться, совершая порой ошибки, но у меня были также и друзья, — и этим мы с нею различались. Мисти Вентура зализывала раны, отыскивая разбросанные вокруг аптечки; я же поплелась к нитке гирлянды, обрамлявшей прилавок в конце нашей улицы, к единственному еще работавшему в столь поздний час лотку с невообразимым количеством бутонов. В «Денежном залпе» не найти такого вот флориста и дилера в одном лице, человека-гору, который ради меня с готовностью плюнул на ночной бизнес, помог привести в порядок мысли и чувства, а также выделил комнату в своей квартирке, сказав лишь, что я могу оставаться в ней ровно столько, сколько захочу. Мисти не могла похвастать подобными пустяками — теми волшебными мгновениями, что помогают вращаться мирозданию нашей реальности. Каждому необходим друг вроде Добряка.

Не припомню, как мне удалось уснуть, но, должно быть, спала я довольно крепко, потому что, открыв глаза на следующее утро, долго и недоуменно озиралась вокруг. Едва я успела навести резкость на незнакомую обстановку, как на кончик моего носа уселась бабочка. Она балансировала там, и крылья павлиньей расцветки, похоже, захлопали — в точности, как и мои ресницы. Стоило мне ахнуть, и она упорхнула. Оторвав голову от подушки, я обнаружила, что вся комната заполонена бабочками: они лепились к столбикам кровати и распахнутым занавескам, перелетали с места на место в протянувшейся через всю комнату полосе солнца, словно здесь был какой-то лужок, а вовсе не верхний этаж многоквартирного дома. Сквозь открытое окно было слышно, как практикуется в гаммах некая оперная дива, обитательница квартиры в противоположном углу квадратного двора. Еще я почуяла запах черной патоки и задумалась: что же, интересно, стряпает там Вилли?

— Какие люди! — приветствовал он меня, хоть и стоял, повернувшись спиной. Я затянула поясок на шелковом кимоно, которое нашла в гардеробе Добряка среди множества жилетов-пуховиков. — Будешь яичницу? — спросил он. — Я могу приготовить глазунью, а могу вообще ничего не готовить.

— Спасибо, — сказала я, — меня вполне устраивает второй вариант.

Добряк стоял посреди кухни. Вместо рубашки на нем красовался передник, полосатый, как зубная паста. Замешивая тесто в большой фарфоровой миске (при этом его мясистые плечи поочередно вздувались и опадали), Вилли заявил мне, что глазунья — лучшее утешение, какое только можно придумать. Но я сказала, что перекушу где-нибудь по дороге на работу. Не потому, что хотела избежать необходимости присесть и обсудить свои невзгоды, а из-за странностей, которые я только теперь начала замечать и которые вовсе не ограничивались отведенной мне спальней.

— Зачем тебе столько бабочек? — спросила я, медленно поворачиваясь, чтобы как следует разглядеть всю обстановку: сплошь покрытые трепещущими крылышками бамбуковую мебель, вязаные коврики и туземные барабаны. — Ты их что, коллекционируешь?