За стенами старого замка

— На, гад, получи! Шпион!.. Лазутчик… Собака-крестоносец!.. У-ух, ты… а-а… Собака… Так ты драться? Да?.. По лицу, да? У-у… В нос… Я тебе скулу сверну!

Они возились на земле, тыкали друг друга кулаками, локтями, пинали ногами, и вокруг них витало туманное облако пыли.

— Со…ух! Собака! Шпион… Дурак… У-у, гад!..

Камил всё же оказался сильнее, очутился сверху и прижал противника к земле. — Сдаёшься? Мальчишка тяжело сопел. — Пусти… — прохрипел он и вдруг, извернувшись, вцепился зубами в руку Камила.

Камил вскрикнул и отдёрнул руку.

— Ты… Ты что, бешеный? — Губы Камила обиженно запрыгали. Для острастки он заехал противнику по затылку и тут увидел, что из прокушенной ладони сочится кровь. Он оттолкнул мальчишку и, встав на ноги, прислонился к деревянной стойке навеса.

— Дурак зубастый, — всхлипнул он и вытер ноющую ладонь о рубашку. Мальчишка приподнялся, словно чего-то не понимая, затем вскочил на ноги и, пригнувшись, растопырив руки, застыл напротив. Было в нём что-то страшное: яростные, совсем не мальчишеские глаза, по-звериному ощеренный рот, длинные, чёрные, блестящие волосы, спадающие на глаза… И одежда. Странная одежда — штаны, какие-то рыже-грязные, плотные, неизвестно из чего, и мохнатая, шерстью наружу, безрукавка, надетая на голое тело.

Камилу стало не по себе.

— Чего уставился?! — крикнул он в лицо мальчишке и выпростал вперёд прокушенную руку. — На, посмотри на свою работу!

— Ну, всё, — медленно, растягивая слова, протянул мальчишка, даже не посмотрев на вытянутую руку. — Незваным пришёл — здесь тебе и зарытым быть! Как собаке. Молись своему Христу!

Он выхватил из-за спины кинжал и метнул его в Камила.

Камил вздрогнул. Жгуче запекло в левом боку. Медленно, с ужасным предчувствием, он опустил глаза и увидел, что в стойке, между рукой и грудью, торчит кинжал. Его замутило.

— Ты… Т-ты ч-что… Т-того? — заикаясь, спросил он.

Не глядя, он выдернул кинжал и почувствовал, как под рубашкой побежал тёплый ручеёк. Его ещё сильнее замутило, он отбросил кинжал в сторону и медленно сполз по стойке на выбитую копытами подстилку из соломы.

Обычно после полудня, часам к двум, когда воздух густел от невозможной жары, Йон-воевода со своими латниками перекочевывал из рощи на веранду «таверны Мамы-Разьбойничихи», где все от пуза пили холодно-терпкий, из погреба, компот. Но сегодня, после злополучного случая с Камилом (тётка Ага ещё неделю назад просила, чтобы племянника, по приезду в село, Йон принял в свою ватагу, за что обещала устроить пир-сабантуй с горами пирогов и реками компота), идти в «таверну» не хотелось. Было совестно. Поэтому все разбрелись по лужайке и расселись под деревьями в тени. Йон внешне сохранил полное спокойствие. Он, конечно, чувствовал на себе косые взгляды ребят мол, устроил театральное представление, — но старался не подавать виду. Глупо, в общем-то, получилось, но что он теперь мог поделать? И всё же кое-что, чтобы хоть как-то попытаться наладить отношения с Камилом, Йон-воевода предпринял. Направил вслед за Камилом Стригу с отрядом лазутчиков, чтобы они проследили, куда Камил направится, что будет делать в роще, и, когда будет возвращаться, вовремя предупредили отряд. Может тогда просьба тётки Аги как-нибудь и утрясётся… Нарочный от Стриги вынырнул из кустов неожиданно быстро. — Ну, что? — почувствовав неладное, встревожено спросил Йон.

Нарочный шумно передохнул и начал старательно косить глазами в сторону.

— Понимаешь, Йон, мы шли за ним до самого замка…

— Понимаю! — раздражённо заорал Йон. — Всё понимаю! Упустили?! Шляпы! — Он оттолкнул нарочного и, вскочив на ноги, прокричал: — Подъём! Кончай привал!

— Живле, — сказал кто-то глухим голосом, затем послышалось журчание воды, и на лоб легло что-то мокрое и холодное.

Камил открыл глаза. В помещении был сгущённый, сырой, пахнущий плесенью и грибами, полумрак. Он тяжело давил на Камила мокрым грязным покрывалом, пропахшим попоной.

— Вот уж и гляделками лупает, — пробурчал всё тот же голос, и Камил увидел, как над ним наклонилось чьё-то лицо, заросшее рыжей, неопрятной бородой до самых глаз. От испуга сердце ёкнуло, и он, резко отклонившись в сторону, сел. В голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Откуда-то из-за изголовья топчана, на котором сел Камил, появилась женщина в длинном до пят, домотканом платье. Она мягко обняла Камила за плечи и, приговаривая: — Ну, что ты, что ты… Что ты? Тебе лежать сейчас надо. Что скажешь-то? — попыталась его уложить.

Камил прилёг, и ему сразу стало лучше, только что-то сдавливало грудь, да неприятно зудело в боку. Он скосил глаза и увидел, что рубашка на нём расстёгнута нараспашку, причём некоторые пуговицы вырваны с мясом, а грудь стянута серым куском материи. Он сразу вспомнил Козинский замок, лохматого мальчишку-зверёныша, злополучный кинжал в его руке, и снова вскочил на топчане. — Эч, прыгает, — усмехнулся бородач и схватил его за плечо корявой узловатой рукой. — Прыткий! Кто таков?

Камил испуганно огляделся.

— Камил, — сдавленно сказал он осипшим голосом.