За столетие до Ермака

Дары русских воевод оказались много беднее, чем щедрые Ибаковы подношения. Сие тоже делал Салтык не без умысла: известно ведь, что большие дары приносит слабый сильному, но никак не наоборот! Карачи виду не подал, что обиделся на скудные дары.

Салтык догадался, что мир нужен был Ибаку до зарезу – в самое неудобное для него время нагрянула русская рать, – и порадовался своей настойчивости. На все соглашался Карачи, хоть и кривился, будто кислое что под языком держал, но соглашался! Доволен будет дьяк Иван Волк!

Рабы принесли в шатер котлы с любимым татарским кушаньем – наваристой мясной лапшой, пресные тонкие лепешки, вареную рыбу. В расписные фаянсовые чаши лили из бурдюков кумыс и холодное квашеное молоко – катык. Уланы и беки придвинулись к котлу, жадно хлебали лапшу, накрошив в нее пресные лепешки. Куски мяса обмакивали в деревянные плошки с солью. Отрезали ножами куски от сырой стерляди и тоже макали в соль. Конца не видно было этому торопливому пиршеству. Салтык едва дождался гулкого пушечного удара: князь Курбский звал посольство на насад.

Закачался на тобольской волне перегруженный ханскими подарками ушкуй, а навстречу ему – лодка посла Чумгура. Разминулись, приветливо помахав друг другу руками. Чумгур даже со скамьи приподнялся: радешенек, что невредимым отпустили.

Из Тобола судовая рать вывернула в Иртыш, первую великую сибирскую реку, больше версты от берега до берега. Да и где он, левый берег? Едва возвышается над рекой, иртышская вода свободно переливается в болота, а до каких пределов тянутся болота к полуночной стороне [68] – о том и сами вогуличи не знают. Нет туда летом пути ни зверю, ни человеку, только птицы перелетают через болота с Иртыша на Конду-реку.

Зато правый берег Иртыша утвердился прочно Иртышской горой. Быстрина под ним обрывы точит, обваливает песчаные глыбы в серую иртышскую воду. Иногда и целые горы в реку сползают. Расступается тогда Иртыш, тремя огромными валами расходится: одна волна к другому берегу бежит, а две – вверх и вниз по течению. Огромные волны опрокидывают лодки, выбрасывают на песок рыбу, и долго потом волнуется седой Иртыш, прежде чем покойно уляжется в своем русле. Опасно плавать под обрывистым берегом, но именно к нему жались судовые караваны. Глубоко здесь, кормщиков не тревожат коварные мели, нет невыносимого болотного гнуса, изнуряющего гребцов.

Русская судовая рать тоже держалась правого берега. Иртышская гора тянулась будто вал богатырского города, саженей на сорок поднялась к прозрачному августовскому небу. По самому гребню горы тюменцы на резвых лошадках поскакивают, провожают караван. Но не враждебные тюменцы, скорей наоборот. В прибрежных селениях приготовлены шалаши для ночлега и обильная еда. Местные мурзы приносили подарки, больше пушнину, которую они собирали в ясак со своих людей. На берегу татары бойко торговали рыбой, бараниной, предлагали и конину, но этой нечистой едой ратники брезговали: не сыроядцы, чай, христиане!

Суетились среди торгующих устюжские купцы Федор Есипов, Левонтий Манушкин, Федор Жигунов, Ивойл Опалисов. Дождались-таки своего часа торговые люди, а то совсем было отчаялись: походы да сшибки, когда торговать? Правда, кое-что перепадало купцам и от военной добычи – что успевали похватать ратники в немирных селениях. Но разве ради такой малости терпели купцы походные лишения?! А здесь, на тюменском Иртыше, не мелкий подхват был – настоящая торговля. Вологодский и устюжский железный товар местные жители из рук рвали. Приказчики едва успевали относить в ушкуи связки лисьих и беличьих мехов, соболиные невесомые шкурки.

Ратники ходили по татарским селениям смирно, будто гости, дивились на татарских баб: ходили они в широких шароварах, завязанных под коленками, в безрукавках-камзулах, на голове колпак, вроде мешка расшитого, свободный конец за плечи закинут. А вот какое у татарок естество в лице, только гадать приходилось: на щеках румяна и белила, ногти выкрашены в желтый цвет мятой гвоздикой или в красный свежими листьями бальзамина, зубы черные. Но девок и баб ратники быстро научились различать: если две косы – девка, если одна коса, лентами переплетенная, – женка. Но поговорить ни с девками, ни с женками не удавалось. Чуть что – убегают за шалаши, прячутся.

Шалаши у иртышских татар из прутьев, двускатные, крытые сеном или дерном, надворных построек почти нет. Ну, жердевой загончик для скота, амбарчик на сваях – и все. Говорят, что есть у татар зимние селения с избами и даже городки, но ратники на Иртыше их не видели.

Попробовал было шильник Андрюшка Мишнев со своими удальцами за гору сходить, к богатому селению, но тюменцы его вернули, наставив копья, а воевода Иван Иванович Салтык пригрозил повесить шильников на мачте, если впредь будут своевольничать.