За столетие до Ермака

Как-то обмолвился Салтык при Арсении о братских трапезах у дьяка Федора Курицына, любимые слова его повторил о самовластии разума. Поджал губы Арсений, глаза стали холодными и колючими, руку перед собой выставил, словно отодвигая от себя Салтыка:

– Греховные слова говоришь! В вере истина, не в разуме!

Больше с ним Салтык о силе разума и плотской сущности человека не заговаривал: понял, что Арсения не разубедишь, окостенел в своей ревнивой вере. А что вкрадчив, изворотлив в словах, – так это только до порога, за которым вольное разумение жизни начинается. Будто каменная стена, заросшая зеленым вьюном: просунешь руку сквозь податливую листву, а дальше твердь…

Паству свою отец Арсений наставлял строго, но беззлобно, как малых детишек-несмышленышей, – с видимым сожалением об их неразумности. Всепрощение христианское, как же иначе?

Только однажды увидел его Салтык в неподдельном гневе, в испепеляющей ненависти. На Оби-реке это случилось. Помнится, коротали они вдвоем недлинный августовский вечер, сидели насупротив друг дружки на пеньках возле костерка. Арсений ворот своей рясы распустил, жмурился благостно на проступающие звезды – отдыхал после дневных трудов. А Салтыка словно бес под ребро толкнул, принялся он пересказывать речи новгородских вольнодумцев. Говорят-де некие люди, что Бог для всех народов един, только не познали иные Божьей благодати, но, познав, не хуже истинных христиан станут…

А потом и латынян помянул:

– Латыняне, к примеру, тако же Бога называют, как и мы!

Вскинулся Арсений, побагровел, слова в горле заклокотали жутко:

– Ересь латинская! Прокляну!

На Салтыка двинулся, крест уже поднимает.

Не из боязливых был воевода, а тут оробел. Тоже вскочил на ноги, закрестился:

– Господи, прости грех мой невольный!

Потом и вспомнить не смог, что вымолвил, но оказалось – удачно сказал. Отец Арсений свой карающий крест опустил, тоже перекрестился, успокаиваясь. Накрепко вдолбили ему в голову святые отцы, что неразумного грешника просвещать надобно, а казнить лишь того, кто упорствует в заблуждении своем. Аминь!

Арсений заговорил мягко, по-отечески:

– Слова твои суетны, грешны, но, если не твое это заблуждение, но неких иных людей, изобличу их открыто перед тобой. Бог взыщет, исправит и восстановит истинное!

Салтык смиренно склонил голову.

– В латинстве есть много дурного, что свершается вопреки Божественным законам и уставам, а пуще всего – шесть отступлений от истиной веры. Во-первых, о посте в субботу, что соблюдается вопреки закону. Во-вторых, о Великом посте, от которого латыняне отсекают неделю и в продолжение которого едят мясо и ради мясоедства привлекают к себе людей. В-третьих, латыняне отвергают священников, которые согласно с законом берут себе жен, что заповедь Божью нарушает: «Плодитесь и размножайтесь!» В-четвертых, двойное помазание латинское; а первое что, ложным было? Везде на соборах установлено: «Исповедую едино крещение во оставление грехов!» В-пятых, о неправильном употреблении опресноков [100], которые явно указуют на богопочитание иудейское. И последнее, самое большое зло, будто бы Святой Дух исходит не только от Бога Отца, но и от Бога Сына. Латыняне приводят две власти, две воли и два начала о Святом Духе, умаляя Его честь, что согласуется с ересью Македония…

Выговорил Арсений как по писаному все шесть греховных отступлений латинян и замолчал, торжествующе поглядывая на Салтыка. А у того в голове все перемешалось: субботние и Великие посты, безбрачие священников, двойное помазание, Бог Отец и Бог Сын. Одно слово выхватил Салтык из проповеди Арсения: опресноки. Спросил:

– А опресноки почему греховны?

– Заблуждение об опресноках есть начало и корень всей ереси! – зачастил Арсений, воодушевляясь и любуясь собственной книжной мудростью. – Опресноки творятся иудеями в воспоминание их освобождения и бегства из Египта. Мы же, христиане, никогда не были рабами египтян, и нам не подобает исполнять постановления иудейские об обрезании и опресноках, ибо, если кто последует хоть одному из них, тот, как говорит святой Павел, обязан исполнять весь иудейский закон. Ведь сказал Господь апостолам: «Вот хлеб, который я даю вам». Хлеб, но не опресноки! А кто справляет на опресноках, тот следует обряду иудейскому, блуждая в ереси самого Юлиана, Мухамета, и Аполлинария Лиокейского, и Павла Сирина Самосетского, и Евтихия, и Диастерия, и иных извращеннейших еретиков, исполненных духа диавольского! Звучные имена неведомых еретиков будто били по голове Салтыка. Еретики почему-то представлялись ему на одно лицо: горбатые, с козлиными черными бородками и рогами. Господи, спаси и помилуй!

Перед Арсением воевода чувствовал себя смятенным и беспомощным, как малое дитя. Да и возможно ли охватить разумом весь смысл сказанного Арсением? Не разумом принимается такое, только верой…