За свободу

Тем временем слухи о предательских кознях епископской своры уже успели облететь весь город, и Черной Гофманше не пришлось уговаривать вюрцбуржцев идти на штурм замка, чтобы перебить всех его защитников до единого, прежде чем подоспеет помощь, за которой был послан гонец в Гейдельберг. Подошла партия горожан с лопатами, мотыгами и кирками и начала подводить подкоп под замок. Другая партия сооружала плоты под каменными быками моста, единственного моста, соединявшего в те времена оба берега, чтобы обеспечить связь под прикрытием от обстрела с замка. Возле Блейденской башни, на правом берегу реки, в доме Тевтонского ордена и под аркой августинского монастыря были установлены пушки. Энергичную деятельность развил Ганс Берметер. Из всех кварталов он вызвал к себе людей, которые остались в городе как сторонники крестьян, и взял с них торжественную клятву явиться по первому зову, повиноваться начальникам и стойко оборонять город.

Между тем жители предместья под предводительством Черной Гофманши разгромили монастырскую церковь св. Буркхарда у городских ворот, старейшую церковь Вюрцбурга. Разрисованные окна, алтари, иконы, ковчеги с реликвиями, ризы — все это было принесено в жертву озлоблению против епископа. Все было изрублено, изорвано, разбито на куски. Не уцелел даже крест над главным алтарем. Черная Гофманша, вырвав у кого-то из рук топор, отрубила голову статуе Христа.

Гец фон Берлихинген бросился в новый собор, чтобы укротить разбушевавшиеся волны мятежа. Разгром монастырской церкви привел его в бешенство, и он вбежал в залу капитула с багровым лицом. Он осыпал членов крестьянского совета яростными упреками в том, что они допустили подобное бесчинство. Уж лучше бы он пошел на службу к туркам, чем к ним. Завязалась ожесточенная перепалка. Якоб Кель бросил ему в лицо обвинение в том, что он снюхался с епископским гарнизоном и старается посеять рознь между осаждающими. Гец рассудил, что благоразумней будет убраться восвояси.

Четвертое воскресенье после пасхи началось громовым благовестом пушек. В городе пробило четыре часа, когда с батареи на Николаусберге открыли огонь по замку. Осажденные не отвечали батарее, но направили все орудия на город, и когда упали первые ядра, собравшаяся на площадях и улицах толпа с проклятиями бросилась врассыпную. В продолжение целого часа мариенбержцы осыпали вюрцбуржцев ядрами из своих пушек, усеивая улицы города развалинами обрушившихся стен, обломками балок и черепицы. Между тем пушки, установленные у Блейденской башни, у дома Тевтонского ордена и августинского монастыря, тоже разверзли свои медные жерла. До самой ночи не умолкал грохот николаусбергской и городской батарей; гарнизон же замка берег порох. Городские орудия действовали более успешно, чем николаусбергские: ядром, выпущенным из фальконета, был убит в постели питейный старшина лаудахский; другой выстрел, с городской башни, стоил жизни епископскому капеллану. Город больше всего пострадал от новой, установленной на Шютте, батареи. Все собравшиеся на Николаусберге крестьянские военачальники в один голос заявили, что первым делом нужно заставить замолчать эту батарею. Может быть, ее удастся захватить внезапным ударом и одновременно ворваться в замок?

Симон Нейфер, склонявшийся к этому дерзкому замыслу, посоветовал, однако, отложить его осуществление до возвращения из Ротенбурга Флориана Гейера, который бы взял это дело в свои опытные руки. Тут священники, которые всегда считали, что они сами с усами, наморщили носы. Якоб Кель уперся, как бык, и заявил: эка важность, брали мы замки почище этого и без дворянской указки. И вот в лагере было объявлено, что кому охота идти на приступ замка, тот может записаться в «Зеленом дереве». Ступеньки лестницы, ведущей в трактир, скрипели не переставая: столько нашлось охотников. Особенно много народу явилось из Черной рати, из тех, кто уже побывал под Вейнсбергом. Симон Нейфер счел своим долгом не отставать от других. В числе ротенбургских добровольцев был и знаменосец Пауль Икельзамер. Ослепительная радуга, появившаяся в понедельник около полудня на совершенно ясном небе, была принята крестьянами как знамение победы. И многие уже праздновали ее заранее салютами из фальконетов.