За свободу

К вечеру небо покрылось тучами. Беззвездная ночь благоприятствовала смелому предприятию. В десять часов вечера охотники выступили в поход. Они шли на смерть с музыкой. Трубили трубы, гремели барабаны, развевались Знамена; храбрецы продефилировали по городу и направились к Целлерским воротам. Многие были снабжены штурмовыми лестницами и другими необходимыми для штурма приспособлениями. В авангарде шли «черные» во главе с Симоном Нейфером, которому было поручено командование штурмовой колонной. Рядом с ним выступал пасынок Конца Гарта, лихо выбивая барабанную дробь. Пауль Икельзамер нес знамя Ротенбурга. У ворот стоял Якоб Кель с крестьянскими членами совета. «За дело, дорогие братья, за дело!» — кричали они выступавшим отрядам, и в ответ им раздавались громовые приветствия колонны. Штурмующие были встречены убийственным огнем. Дозорный на Бергфриде — самой высокой сторожевой башне замка — еще днем заметил необычное оживление в городе, и осажденные были начеку. Но крестьяне шли вперед, не обращая внимания на пули и ядра. «За дело! За дело!» Подобно волнам морским, подгоняемым бурей, катились они все новыми и новыми рядами к редутам, перехлестывали через них и добегали до самого палисада. Они разбивали топорами колья палисада, вырывали их из земли руками, протискивались между ними и скатывались в ров под стенами замка. Блеск и грохот аркебузов, пищалей и крепостных орудий не прекращались ни на минуту. Со стен и из башен, из бойниц и окон домов нападающих поливали крутым кипятком и смоляным варом, обдавали греческим огнем, забрасывали камнями и брандкугелями из смолы и серы. Францисканец демонстрировал свое искусство.

Стоявшие на мосту, на площадях и улицах вюрцбуржцы с ужасом смотрели на беспрестанные вспышки и прислушивались к гулу орудий и грохоту канонады, раскаты которой еще усиливались горным эхом, сливаясь с дикими криками сражавшихся. Казалось, весь замок был облит пламенем, словно над ним сразу разразилось несколько гроз. Но зато они не слышали ни воплей раненых, ни стонов умирающих, ни душераздирающих криков о помощи заживо погребенных в глубоком рву — обожженных и ошпаренных, раздавленных и задыхающихся. И вдруг наступила тишина. Симон Нейфер приказал бить отбой: не для отступления, а для того, чтобы, собравшись с силами, перегруппироваться. Вскоре снова забили барабаны, призывая к новому штурму. Но в Черной рати уже не было юного барабанщика. Отбросив свой барабан, он выхватил из рук убитого товарища мушкет и пороховницу и, ловко, как кошка, протиснувшись через палисад, одним из первых ворвался в неприятельский редут. Но в этот момент пушечным ядром ему раздробило обе ноги, и в страшных муках он корчился на дне рва. Увидев в освещенном окне замка капитана ландскнехтов, подававшего сигналы о продвижении крестьян, он собрал последние силы, приподнялся и метким выстрелом размозжил капитану череп.

— Наши подходят… Победа!.. Мама!.. — вырвалось из холодеющих уст мальчика, и, откинувшись назад, он испустил дух.

Влюбленные в лесу. С гравюры Альбрехта Альтдорфера

Сражение закипело с новой силой. Казалось, гигантский дракон изрыгает дым и пламя, окутавшее весь замок. Крестьяне бросились на приступ сразу со всех сторон. Некоторым удалось проникнуть в передний двор замка, а двум или трем из них — даже вскарабкаться на отвесную скалу, обращенную к Николаусбергу, и оттуда перебраться на стену. Но осажденные тут же сбросили их в ров. Геройская отвага крестьян ни к чему не привела. В конце концов им пришлось отступить. «Черные» последними оставили поле сражения. Они недосчитывали многих в своих рядах. Пауль Икельзамер был убит, Симон Нейфер — ранен. Но он почувствовал это лишь много позже. У Целлерских порот к отступавшим присоединилась Черная Гофманша. Пока шел бой, она все время стояла у ворот, не обращая внимания на свистящие пули, вложив весь жар своей души в ожидание той минуты, когда крестьяне ворвутся в замок.

Осажденные ожидали третьего приступа, но когда они поняли, что его не будет, они разрядили свои тяжелые орудия по городу. Затем они принялись отливать пули; запас их был на исходе. Ожесточенное сражение длилось четыре часа.