За тайнами Плутона

геологических работ и стал им обучать студентов".

За всеми этими учебными делами, за административными хлопотами

не так-то легко было выбраться в поле самому. Но все-таки он трижды

побывал в Пограничной Джунгарии - в 1905, 1906 и 1909 годах.

Еще Зюсс при первой их встрече обратил внимание Обручева на

Джунгарию:

"Вот область Центральной Азии, о строении которой ничего не

известно. На карте здесь нанесены горные цепи, но принадлежат ли они

еще Алтаю или относятся уже к системе Тянь-шаня - никто не может

сказать определенно. Здесь эти две огромные горные системы

соприкасаются. Сюда следовало бы послать русскую экспедицию. Ведь эта

местность так близка к вашей границе с Китаем, что туда нетрудно

попасть".

Некоторые трудности были, но русским консулом в Джунгарии

оказался, к счастью, бывший переводчик русского консульства в

Кульдже, хорошо знакомый Обручеву. Разрешение китайских властей было

получено, помощь в организации экспедиции - обещана.

Три полевых сезона провел Владимир Афанасьевич в Джунгарии. В

первом путешествии с ним работал старший сын Владимир, в двух

последних - любимый ученик Михаил Антонович Усов. Сын Сергей принимал

участие во всех трех экспедициях, а проводниками неизменно были Гайса

Мусин Мухарямов и его сын Абу-Бекир.

За три полевых сезона Обручев оконтурил и многократно пересек

всю Джунгарию. Были открыты месторождения нефти, угля, золота, жилы

особой разновидности самородного асфальта, который позже назван в

честь Владимира Афанасьевича - "обручевитом".

Еще об одном удивительном, в своем роде уникальном открытии

рассказывает сам Обручев:

ЭОЛОВЫЙ ГОРОД

...Мы долго шли по равнине южного подножия Харасырхэ, составляющей длинный и полого понижающийся пьедестал этого небольшого хребта, сложенный из пролювия, вынесенного временными потоками из гор. Такие наклонные равнины, окружающие со всех сторон изолированные горные гряды или примыкающие с одной стороны к длинным хребтам, монголы называют "бэль" (...).

Этот длинный спуск привел наконец к широкой долине с крупными кустами и солончаковыми впадинами, в которых весной, очевидно, скоплялась вода. Миновав ее, мы начали подниматься на цепь Хара-арат; она параллельна Хара-сырхэ, но длиннее ее и тянется от р. Дям до р. Кобук. Это плоские скалистые горки и холмы с котловинами и долинами в промежутках между отдельными грядами и группами, с очень скудной растительностью и большим развитием черного лака пустыни. Мы долго шли по извилистой тропе на юго-запад, пересекая горы наискось, и только к закату вышли из них в местность совершенно другого характера. Она была сложена из песчаников и глин, но не таких пестрых, как юрские отложения, а желтоватых, розоватых и зеленоватых, лежавших горизонтально и расчлененных оврагами и ложбинами, похожими на улицы и переулки, на отдельные холмы с крутыми или отвесными боками, напоминавшими здания - дома, башни, столбы, отдельные стены в 3 4 м высоты. Мы ехали по этим улицам и переулкам, и нам казалось, что мы очутились среди развалин большого города. На стенах видны были как бы карнизы, и нередко в них торчали шарообразные камни, похожие на ядра, застрявшие при бомбардировке. Я вспомнил, что в старых стенах г. Ревеля* видел подобные ядра. Но некогда было останавливаться, чтобы изучать свиту этих пород и формы выветриванья. Солнце уже село, а, по словам Гайсы, до воды и корма было еще далеко.

_______________

* Ныне город Таллин.

Уже смеркалось, когда мы вышли из этих развалин в большую впадину, по которой были разбросаны большие бугры с кустами тамариска, очевидно, солончак. Здесь в сумерки среди бугров Гайса потерял дорогу, и пришлось ночевать без воды и корма. Развьючили ишаков, но не отпустили ни их, ни лошадей. Вода для людей у нас была с собой; мы сварили чай, но палатки не разбивали и улеглись, не раздеваясь, между вьюками. Ночь была теплая и прошла спокойно. Чуть свет все были на ногах и пошли дальше. Скоро вышли из бугров на ровную голую площадь, которая весной была залита водой, судя по вязкости почвы, но через нее шла протоптанная тропинка. Если бы мы ночью пошли дальше без дороги, мы бы попали на топкие места и намучились с ишаками, которые вязли бы на каждом шагу.

За этой площадью началась густая растительность по долине р. Дям высокая трава, кусты, рощи тополей. Долина имела больше километра в ширину и на западе была ограничена довольно высоким обрывом розоватого цвета, разрезанным крутыми оврагами и рытвинами. Под этим обрывом, по словам Гайсы, было русло реки; но он повел нас к одной из рощ на восточной окраине долины, где знал колодец. Это было удобно и для меня, так как с востока долину ограничивало продолжение тех "развалин", которые мы прошли в сумерки и не успели осмотреть. В роще мы нашли колодец, развьючились, поставили палатки. Но когда достали воду, она оказалась очень мутной, солоноватой и с сильным запахом тухлых яиц, то есть сероводорода.