За темными лесами. Старые сказки на новый лад

А вот и Рада, слушающая Лиру, стоя у очага, черная, как смоль, на фоне алых углей… Дымоход ее больше не завораживает: теперь она заворожена двумя своими поклонниками – юношей и девушкой. Оба были ее друзьями, поэтами, чуть эксцентричными, подобно всем друзьям Рады. Поначалу это тревожило его. Он опасался, что Рада будет вынуждена измениться. Но Рада не менялась, она лишь озаряла собственным светом других, придавая им недостающую уравновешенность, но ничуть не теряя ее сама. Сейчас она была беременна, на четвертом месяце. Эту новость она, сияя от счастья, сообщила ему в день отъезда. Новость была просто великолепна! При мысли о Раде – матери собственных детей – сердце Левина исполнилось щемящей радости. Кто же отец ее будущего сына? Этого она не знала и не желала знать, не желала тратить время на анализы и выяснения. Он мягко упрекнул ее: в конце концов, отец имеет полное право знать, но Рада лишь рассмеялась:

– Потом, потом. Пока что он только мой.

И вот теперь отослать Раду из дому, не одну жизнь, а две… Нет! Нет, нет…

Другие гости, сидевшие между огнем и пианино, тоже слушали музыку. Четверо сверстников Левина – люди хорошо известные, впечатляюще солидные, опытные. Один из них был истинным гением, трое других также пользовались всеобщей любовью, и все они были друг с другом на короткой ноге. Здесь же – с краю, в одиночестве – сидела и его третья дочь, родная дочь. Дурное знамение было столь безошибочно, что Левин похолодел. Ее темно-русые волосы были заново окрашены в цвет яблок, платье по моде так называемого «Второго Ренессанса» – сшито из светлой зеленоватой ткани. В левой руке она держала бокал вина, а в правой – соломинку. Зеленоватую матовую соломинку. Как будто знала – заранее знала обо всем. До Левина уже доходили слухи о подобных вещах. И – надо же – именно в этот миг злая ирония судьбы напомнила ему о том, что Эстар была на волосок от того, чтоб вовсе не родиться на свет. Невоздержанный образ жизни ее матери создал все условия для выкидыша. Да, девочку удалось спасти, она благополучно продолжала расти в материнской утробе весь тщательно высчитанный семимесячный срок. Но все же как близко, как близко…

Казалось, Эстар почувствовала его взгляд. Она оглянулась, не говоря никому ни слова, поднялась и тихо подошла к отцу, остановившемуся в дверях. Высокая, стройная, почти чужая…

– Добро пожаловать домой, папа.

Замкнутая, едва ли не застенчивая, она не потянулась к нему с поцелуем, как сделала бы другая. Он часто замечал подобное среди «родных» детей. Парадокс: тем, кто не был выношен в чреве из человеческой плоти, куда легче даются плотские проявления чувств…

– Ты нашел для меня розу? – спросила Эстар.

Левин взглянул на дочь с бесконечной тоской.

– Поначалу казалось, будто я тебя подведу, – ответил он. – Но под конец… Смотри. Вот она.

Ни слова больше не говоря, он подал ей зеленый цветок.

При виде розы бледное лицо Эстар сделалось белее снега. Она понимала, в чем дело, и, если и предсказала подобный исход волею случая, то, конечно, не думала ни о чем подобном сознательно. Она надолго замерла без движения, затем протянула руку и приняла розу. Тем временем музыка шла к концу. Минута – и все присутствующие узнают о его прибытии и увидят эту сцену на пороге.

– Да, – сказала Эстар. – Понимаю: это должна быть я. Они… они твои дочери, а я – только гостья.

– Эстар… Что ты говоришь?

– Нет, не так. Прости. Я только хотела сказать, что мне терять нечего, или почти нечего – разве что родной дом да любящего отца. А вот они потеряли бы все… Любовь, детей, таланты… Нет, уж лучше это буду я, верно?

– Я собираюсь подать прошение… – начал было Левин, но тут же умолк.

– Ты же знаешь: прошения подают все. И всё – без толку. Когда я должна уехать?

– Обычный срок – месяц. О, Эстар… Если бы только тут можно было чем-то…

– Ты сделал бы все возможное, я знаю. Ты – просто чудо, но всему есть свои пределы. К тому же, ведь мы расстаемся не навсегда. И… я уважаю твое решение. Правда. Ты не ошибся в выборе.

Музыка стихла. Загремели аплодисменты, зазвенел смех, и кто-то первым в комнате выкрикнул его имя.

– Глупая, – сказал Левин младшей дочери, – разве ты не понимаешь? Я выбрал тебя не потому, что дорожу тобой меньше всех, а оттого, что больше всех люблю тебя.

– О, – вздохнула Эстар, склонив голову, чтобы скрыть слезы, выступившие на глазах.

– Да, нас принуждают к этому решению, – сказал Левин. – К кровавой жертве. Я понимаю, моя просьба непростительна, но… пожалуйста, не говори никому ни о чем, пока не кончится этот треклятый праздник.

– Конечно, – ответила дочь. – Я ненадолго уйду к себе – минут на десять, не больше. А потом вернусь, сияющая, как солнце. Вот увидишь. Ты будешь гордиться мной. А им скажи, что я ушла поставить твой… твой подарок в вазу с водой.