За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Придворные дамы и няньки изо всех сил старались держаться от странной девочки подальше. Доходило даже до того, что в те редкие минуты, когда розочку можно было застать в одиночестве, ее запирали в ее палатах. «С глаз долой – из головы вон, – говорили они, – да так-то оно и к лучшему». Однако для Дипики у них всегда были наготове угощения и безделушки, ей все наперебой предлагали расчесать и заплести волосы и умоляли спеть – ведь голос ее был сладок, как соловьиные трели.

Но сестры наотрез отказывались расставаться хотя бы на минутку. Странная история их появления на свет, чаппали, росшие по мере того, как подрастали их ступни, общий интерес к природе и сказкам – все это связывало их надежнее любого каната.

Лаванья не слишком-то возражала против одиночества. Правду сказать, ей очень нравилась ее необычная кожа: бабочки разговаривали с нею на языке нектара, как ни с кем другим на свете, а в случае надобности она могла выпускать шипы. И отчего бы это ей чувствовать себя одинокой, когда рядом Дипика?

Дипика восхищалась сестрицей-розой, как луна восхищается солнцем. Что могут значить радости и удовольствия, если их не с кем разделить? Все, что ей доставалось, она неизменно делила на двоих – так уж было заведено. Что проку играть с теми, кто этого не понимает?

Так жили они год за годом, учили уроки, наблюдали как правит страной их мать, рани, и совершенствовались каждая в своих искусствах. Лаванья бродила по саду, сплетничая с розами и прячась от вздорных садовников. Однако, стоило ей заиграть на бансури – флейте, вырезанной из стебля бамбука, – и растения, и те, кто ухаживал за ними, слушали ее, замерев от восторга. Дипика предпочитала стрельбу из лука и вышивание. Рука ее была тверда, глаз верен, а ткань затейливых гобеленов под ее ловкими пальцами словно бы обретала голос и начинала рассказывать чудесные сказки.

Однажды вечером, за ужином из жареных фазанов и пряных овощей, Гулаби развлекала беседой рани и раджу соседнего королевства. Сидя в мраморной трапезной, они обсуждали вопросы политики и экономики, Дипика ужинала собственноручно добытой дичью, Лаванья пила воду из золотого кубка, а порой запускала пальцы в блюдце с жирной черной землей, изысканным десертом после основного блюда – яркого света солнца.

Но ужин не радовал Лаванью. Ей очень не нравились гости – их хитрые улыбки в сторону Дипики, их шумные голоса и смех. Все это раздражало, хотя она и сама не смогла бы сказать, почему.

Она взглянула на Дипику, зачерпнувшую полную горсть творога с шафраном. Губы ее раздвинулись, но тут же сжались в тонкую нитку, так как раджа заговорил.

– Итак, Гулаби-рани, ты сама видишь, – сказал он, впившись зубами в сочную фазанью ножку, – соединить наших детей узами брака – в наших общих интересах.

Эти слова, оброненные так просто, так естественно, заставили замолчать весь двор. Лаванья потянулась к руке Дипики, и ее пальцы столкнулись с пальцами сестры на полпути. Все тело охватил неуютный зуд – ощущение взглядов, брошенных на нее мимоходом и тут же отвергших ее в пользу сестры.

Конечно, речь шла о Дипике. Гости хотели обручить ее со своим сыном, будто она – безделушка, которую можно купить и продать. Лаванья полоснула их гневным взглядом, и ее руки ощетинились шипами. Да как они смеют?!

– Да, Дипика будет прекрасной парой нашему Вибхасу, – согласилась заезжая рани, не обращая никакого внимания на воцарившуюся в трапезной тишину, а может, и наслаждаясь ею. – Какая прекрасная девочка! Но с охотой ей, конечно же, придется распрощаться.

Ногти Дипики так и впились в ладонь Лаваньи. Ах, как Лаванья жалела, что не может сделать того же с раджой и его рани! Сватать ее сестру приезжали и до них, но таких бесцеремонных сватов она еще не видывала.

– Ваше предложение – честь для нашей семьи, но, боюсь, я должна отказать, – твердо ответила Гулаби, едва ей удалось собраться с мыслями. – Дочери еще слишком малы, чтобы думать об этом. Возможно, мы вернемся к этому разговору года через три. – Гулаби улыбнулась. – Однако, я слышала, вы без ума от роз.

Она завела разговор о своих садах, предложила гостям осмотреть их, и те согласно закивали, но в их глазах мерцали огоньки неприкрытой алчности. Лаванья понимала: на этом их старания выторговать Дипику, а с ней и ее наследные владения, далеко не кончены. И, судя по тревоге на лицах Дипики и Гулаби, обе они понимали это не хуже.

Зачем, о, зачем только мать запретила расправляться с подобными нахалами при помощи шипов?

Жуткий, злобный, голодный тигриный рык прогремел в ночи, раскатившись эхом по пустым коридорам, окрасив небо багрянцем, сулящим скорое кровопролитие. Повсюду раздался плач и крики ужаса.

Лаванья, вырванная из сладких объятий сна, выбежала в коридор. Там она встретила Дипику с луком в руках, колчаном за спиной и мотком гарусных нитей на поясе, и вместе они последовали на голос матери – к дверям тронного зала.

Гулаби стояла перед заезжим раджой и рани, сжимая в руках рукоять меча.

– Я никогда не отдам вам дочь! – тихо, но угрожающе, будто ворона, приглядывающаяся к очередной добыче, сказала она.