Но, не позволив его воображению разогнаться, дверь отворилась на всю ширину, как в первый раз. Взгляд Лиама по привычке скользнул вниз и упёрся в шерстяные носки канареечного цвета, в которые вырядилась Кьёр, точно не ждавшая гостей сегодня. Дикий жёлтый цвет пряжи на миг вынес прочь все мысли, кроме одной: «Как за это можно было заплатить деньги?» Бровь Лиама повело, когда он заметил два помпончика у щиколоток, и голову начала поглощать звенящая пустота.
– Здравствуйте, Лиам. Вы, наверное, за ключом? – спросила Фрэя.
Хедегор поднял глаза на соседку, мгновенно возвратившись к тому градусу кипения, в котором направлялся сюда.
– Добрый вечер, – выдавил он. – Да. Прошу вернуть.
Девушка кивнула и отошла к гардеробу. Лиам видел, как она вынула из ящика сложенный вчетверо листок – записку, оставленную им месяц назад на пороге – наклонила его над ладонью, поймав выскользнувший оттуда ключ, и вернула листок в ящик.
Принимая ключ, он хотел было спросить, зачем она хранит эту почеркушку, но промолчал. Фрэя сбивчиво поинтересовалась, как прошла поездка. Всё ещё злой, он ответил что-то односложное, въедливо рассматривая Кьёр, ловя её взгляд, отыскивая в нём тени вины, страха, неприязни или отвращения. Но видел только болезненно румяные щёки и широко открытые глаза. Если бы не знал, как она к нему относится, он предположил бы смущение, но он-то знал.
– У вас температура?
– А? Что? – Фрэя растерянно хлопала ресницами и таращилась на него, как крестьяне на Лазаря.
– Ваше лицо горит.
Кьёр потупилась и покраснела ещё сильнее, забормотав что-то о письмах. Лиам прищурился, не веря очевидному. Раздражение медленно отступало, пока он наблюдал за соседкой. Фрэя отошла к тому старинному буфету за поворотом коридора, где с боем отыскала соль в первую их встречу. И Лиам снова смотрел на неё через зеркало, вспоминая весь путь, проделанный его взглядом в тот раз. Сегодня на ней не было тонких пижамных штанов и растянутой футболки – были чокнутые жёлтые носки, колготы и длинный просторный свитер до колена. А ещё пунцовые щёки и бегающий взгляд.
«Вот это номер. Кто-то помер. В лесу пугающе большой», – подумалось Лиаму.
Фрэя вернулась к нему, держа в руке полдюжины конвертов.
– Ваша почта, – пояснила она, протягивая письма.
Хедегор принял пачку и начал неторопливо просматривать адреса. Ему было чихать, от кого что пришло – он просто тянул время, желая разобраться с тем, что видел в обращённом на себя взгляде Кьёр. Она терпеливо молчала, пока Лиам, притворяясь, будто читает, закладывал верхний конверт за нижний. На третьем письме он, подняв глаза на Фрэю, как и рассчитывал, застал её врасплох. Девушка сморгнула и принялась суматошно искать что-нибудь, кроме лица Хедегора, за что можно было бы зацепиться взглядом. Лиам сжалился, не став доводить паузу до отметки «неловкая».
– Благодарю. За почту и за то, что не бросили рыбок, – произнёс он и добавил, уже отступая к лестнице: – Примите всё же парацетамол. У вас жар.
Фрэя выдохнула:
– Спокойной ночи, – и затворила дверь.
– Вам тоже, – задумчиво шепнул Лиам, поднимаясь к себе.
Инге закончила двухнедельную практику в Германии и наконец вернулась в Копенгаген. Едва она перевела дыхание, Фрэя, изнывавшая от потребности выговориться, выволокла подругу на посиделки в кафе и обрушила на неё гору новостей. Инге уже четверть часа слушала, молча потягивая через трубочку латте с мороженным, а Кьёр всё говорила.
– Он, кажется, понял, что я порылась в его вещах. Я просто не удержалась. Не знаю, как объяснить. В его квартире я чувствую себя Алисой в кроличьей норе. Чем больше узнаю о нём, тем сильнее меня затягивает, тем сильнее хочется сделать шаг дальше. И ещё один, и ещё…
– Не разгоняйся, – коротко вставила Сёренсен и, подозвав официанта, заказала второй латте.
– Куда уж там. Я безнадёжный тормоз. Когда он пришёл за ключами, меня переклинило, что говорится, намертво. Во-первых, я не ожидала, что он будет таким разозлённым. Чуть не искрил… Нет, он точно понял, что рылась. Вот же чёрт, – Фрэя, закрыв лицо ладонями, сокрушённо выдохнула. – Во-вторых, он был совсем не таким, как мне запомнилось. Знаешь, эти невнятные футболки-пижамки-шлёпки, раздражение на коже. Ничего подобного. Одет с иголочки, весь белый, холёный. Я, мягко говоря, опешила.
– Грубо говоря, залилась слюнями?
– Уф, Инге. При чём тут слюни?
– Ну да. Ни при чём, конечно. Молчу.
Официант принёс кофе. Спросил, не желает ли Фрэя заказать что-нибудь, но получил вялый отказ и удалился. Кьёр молчала, приуныв от слов подруги, замечания которой неизменно били в яблочко. Отпираться смысла не было. Сдавшись, Фрэя пробормотала:
– Да, Инге. Я влипла. Ещё до того, как он вернулся. Я, блин, влюбилась в его квартиру, в его рыб, в его почерк. А потом явился он сам – в блеске, надменный, разгневанный. Поиронизировал над моей раскрасневшейся моськой: «У вас жар, примите таблетку», – и ушёл.
– Даже «спасибо» не сказал? – хмыкнула Инге.
– Это же Лиам. Сказал, конечно.