За тёмными окнами

Лиам принял свой чемодан из рук таксиста, передал ему деньги и прошёл к дому. В окнах Фрэи горел яркий свет, лёгкие белые занавески совсем не приглушали его. Улыбнувшись неизвестно чему, Хедегор отпер дверь и вошёл. Парадная встретила знакомым запахом старого лакированного дерева и пыли. Едва заметный, в воздухе ощущался аромат лаванды. Это хозяйка дома разложила новые саше в нишах смотровых окошек между этажами. Когда Лиам уезжал, парадная благоухала гвоздикой и розой. Поднявшись к себе, он занёс вещи в гостиную и отметил раздвинутые, собранные лентами шторы. Значит, Фрэя приходила. Он никогда не пользовался подхватами, а Кьёр, похоже, весь месяц окна не занавешивала – на полу по всей ширине подоконников была заметна нетронутая поволока пыли. Скалярии плавали в немного помутневшей воде, но чувствовали себя, по-видимому, хорошо.

– Закормила вас сердобольная студентка. Выпрашивали небось. Молчите, надменные? – рыбы лениво шевелили плавниками, совсем не реагируя на постукивания пальцем в стенку аквариума. – Что ж. Вот устрою вам чистку окружающей среды, посмотрю, как вы засуетитесь.

Устало опустившись на диван, Лиам расстегнул узкий жилет и откинул голову на подушки. Трёхчасовой перелёт утомил. Даже сырая прохлада датской весны, сменившая жару итальянского побережья, не придала сил. Наоборот, вогнала в сонливость. Прикрыв глаза, Лиам растянул губы в блаженной улыбке. Он дома. Позади терапевтический курс в Бильбао, оказавшийся в прочем не столь утомительным, как Лиам ожидал. Впереди огромная, шаром распирающая грудь надежда.

Он позволил себе поверить – словно в бездну с головой прыгнул! – в действенность операции по пересадке стволовых клеток.

Врачи были убедительны, а Лиаму всё же хотелось поверить. Всегда хотелось, что бы он себе ни говорил. И вот, всё решилось. Его донором станет Агнете. Операция назначена предварительно на июль. Это будут, вероятно, самые длинные два месяца в его жизни. Самые страшные и волнительные. После которых жизнь перевернётся. Каким бы ни был исход операции, изменится всё, ничто не сохранится прежним. Он станет здоров или… перестанет быть. Потому что возвращение к тому, что окажется за спиной после сделанного шага – суть бессмыслица и мука. Если надежда пойдёт прахом, он сделает то, о чём уже давно думал. Ведь никаких причин сдерживать себя не останется.

Лиам открыл глаза. Взгляд сам собой сместился на журналы под стеклом диванного столика. Они лежали не в том порядке, как Лиам их оставил. Не спеша с выводами, он оглядел гостиную, мрачнея по мере того, как в глаза бросались новые детали: сдвинуты книги, чуть иначе повёрнуты рамки с фотографиями родителей и сестры, неплотно задвинут ящик рабочего стола.

Соседка рылась в его вещах.

Скрипнув зубами, Лиам медленно поднялся на ноги и двинулся по комнате, поправляя всё, что было тронуто неосторожной рукой чрезмерно любопытной девицы. Возле стола он остановился, выдвинул ящик, отмечая следы обыска среди письменных принадлежностей. Грубо толкнув его обратно, он дёрнул на себя второй, где лежала паллета с инструментами. Восьмая и пятая кисти чуть сдвинуты, пузырёк с фиксатором стоит перед лаком, хотя должно быть наоборот, со стопки переплётного картона слетела бирка…

– Да твою ж мать! Что ты… – Лиам стиснул челюсти, сдерживая слова.

«Что ты пыталась тут найти, Кьёр? Подтверждение своим навязчивым фантазиям? Свидетельства моей монструозности? Конечно, я ведь чудище в твоих глазах. Значит, если из моей квартиры доносятся крики – это непременно моя жертва орёт. Если на лестнице кровь, то это я кого-то прибил. Ведь только в твоей жизни может случиться банальная фигня вроде разбитого носа, а в буднях альбиноса-затворника такие случайности исключены. Будь я конченным маньяком, но со смазливой физиономией и умением пускать пыль в глаза, бьюсь об заклад, ты млела бы при мысли, что я живу этажом выше, пусть бы я хоть трижды в день марал ступени кровью! Но я же выродок, и на меня так легко клеить ярлыки: одинок, несчастен, завистлив, озлоблен, безумен… Если урод, значит, социопат?»

– Иди ты к чёрту с такими выкладками, Кьёр!

Лиам вылетел из квартиры, намереваясь вернуть себе ключи и сообщить недоделанному сыщику в юбке, что добрососедская помощь больше не потребуется. Никогда.

Как слон, протопав по скрипучей лестнице, нарочно создавая больше шума, он встал у «шоколадной» двери, вдавил звонок и почти сразу расслышал шаги, затихшие по ту сторону порога – судя по всему, Фрэя остановилась и теперь смотрела в глазок.

«Сейчас будет три поворота ключа и приоткрытая на ладонь дверь. Может быть даже цепочка появилась?» – прорычал мысленно Хедегор, предвкушая, как прямым вопросом о причинах обыска в своей квартире вгонит девчонку в краску.