За третьим перекрёстком (СИ)

========== Пролог ==========

— Доброе утро, родная. — Он нежно касается её скулы губами и крадёт из-под ножа кусок помидора. Она хихикает:

— Ще-щекотно! Когда ты уже возьмёшься за бритву? — и делает вид, что не видит наглой покражи. В её зелёных глазах черти танцуют румбу, а нежные губы кривятся в притворной обиде.

Он демонстративно хватается за сердце:

— Тебе не нравится моя бородка? О жестокосердная!..

Она смеётся и толкает его в грудь плечом. Жёлтое солнце играет на белой отделке кухни, отражается от стеклянных стаканов и до блеска отполированных ножей. Она, тонкая, невесомая в светлом платье, кажется ему волшебной феей, непонятно за что полюбившей известного в широких кругах тролля. Он, тёплый, в одних пижамных штанах, без извечной брони сарказма и боли, кажется ей невероятно близким и родным.

Точно и не было…

Она смаргивает мелькнувшую мысль, запрещая себе рушить редкие мгновения счастья. Прижимается к его груди, близко-близко, так, чтобы нельзя было просунуть и волоса между ними. Он обнимает её за талию и подсаживает на кухонную тумбу. На пол летят пластиковая тарелка с помидорами и перья лука, она притворно вырывается и ворчит:

— У меня все руки в соке.

Он ухмыляется и ведёт языком от её локтя до запястья, слизывая прозрачно-розовые капли. Она чертыхается и обнимает его ногами. Заводит руки назад, опирается на столешницу, и нож катится к стене. Он целует её подбородок, шею, щекочет нежную кожу колкой щетиной. Она ёжится, шепчет в полустоне:

— Сто…

Он сцеловывает стон с её губ, накрывает ладонью.

— Тш-ш, ты её разбудишь.

Её удивление перекрывает резкий толчок, жар, поднимающийся из живота на шею и выше, выше — туда, где только небеса и бесконечный полёт. Она скрещивает ноги за его спиной и кусает пальцы, обещая взглядом все муки Адского Пламени, если он немедленно её не поцелует. Сейчас же.

Он понимает её без слов.

— Люблю тебя, родная.

— И я тебя люблю…

Позже он помогает ей встать на дрожащие ноги и нежно целует в висок, скулу, уголок губ. Молчит. Она улыбается и тянется за палочкой, чтобы убрать устроенный ими беспорядок. Палочки нигде не видно, и она хмурится, гадая, где же могла её забыть.

А, так вот же она.

— Позволим Морган сегодня поспать подольше? — говорит он и поднимает с пола помидор, небрежно вытирает о штанину. — Я так редко тебя вижу в последнее время.

— Морган?.. — растерянно шепчет она и не глядя хватает нож за лезвие, промахиваясь мимо палочки. Кожу и мышцы прорезает до костей, и кровь, тёмно-бордовая, густая, заливает доску.

— Пепс, ты что! Дай руку. О Господи, куда делась аптечка, когда она так нужна…

Палочка с громким стуком падает на стол.

— Пепс?

Она чувствует боль. Не в раненой руке, вовсе нет, — в груди сворачивается мерзкое тёмное осознание. Черты родного лица расплываются перед глазами — похоже на озеро, по которому ветер гонит беспокойную рябь.

Кровь вязко капает на пол, и мир застывает.

«Тебе понравился мой подарок, Госпожа?» — бестелесный голос сухо шершав, как могильные плиты.

Она смотрит в незнакомое смуглое лицо: странно выстриженная бородка, густые брови, чётко очерченные носогубные складки, тонкие губы. Застывшее лицо, искажённое паникой за неё. Или — за эту неизвестную «Пепс»? Скорее уж так. Она дёргает пальцами — одновременно хочет и совершенно не желает его касаться. Разгладить глубокую морщинку на лбу, вымарать панику из ярких коньячных глаз.

Он ведь действительно… так похож.

— Я не твоя Госпожа, — говорит она упрямо и почти жалобно. Светлая кухня расплывается тёмным туманом, солнечное утро сменяет вечная ночь мира мёртвых. — Я отказалась от Даров.

«Моя маленькая наивная девочка, — голос обретает объём и мужской низкий тембр, мягким выдохом касается виска. На плечи ложатся сильные горячие руки. — Дело вовсе не в Дарах. Дело в тебе самой».

Она закрывает глаза руками и горбится. Кровь пачкает светлое платье, чертит бордовые дороги по коже — от запястий и вниз. Она выдыхает едва слышно:

— Верни его обратно. Пожалуйста.

«Милая, — голос звучит укоризненно, но с иронией, и она наконец-то узнаёт эти интонации. Дёргается, чтобы обернуться и подтвердить свою догадку, но руки — левая цела, а правая в сизо-бордовых ожогах — не отпускают. Прижимают спиной к широкой груди, облачённой в холодный металл. — Я всего лишь исполнитель, не заказчик. Но, — губы касаются макушки, — если моя драгоценная Госпожа действительно этого хочет, я могу… кое-что придумать. Не бесплатно, конечно».

Она смотрит на застывшее в панике лицо незнакомого мужчины и пытается понять, стоит ли оно того. Он любит свою «Пепс», и у них, наверное, есть дочь… Морган. В груди становится тяжело и больно: они тоже хотели завести детей. Двух мальчиков и девочку, младшую, чтобы старшие братья могли её защитить. Они хотели поселиться в тихом домике на краю земли, там, где их никогда не найдут ни проблемы, ни людские склоки.

Но она оказалась бесплодна, а их домик сгорел дотла.

— Хорошо, — кивает она и касается холодными пальцами горячих рук на плечах. Всё равно ей уже нечего терять. — Покажи мне его смерть и отмени её. Я всё оплачу.

— Слово?..