За три мгновения до свободы. Том 2

Это как с детьми. Есть дети от природы активные и живые. В них словно бьет неиссякаемый фонтан энергии. Они всенепременно должны носиться, сломя голову, по всей округе, залезть на каждое дерево, изучить каждую крышу, каждый потайной уголок в окрестности, они находятся везде и всюду, сразу и одновременно. Они должны все знать, во всем участвовать, со всеми передраться, с каждым затем помириться и снова поссориться, чтобы потом опять подружиться для новой совместной авантюры. Нет для родителей таких детей большего испытания, чем ненастные дни, когда их чадо вынуждено весь день провести в домашнем заточении. Такой мальчишка весь изведется, не зная, куда себя деть. Он будет ныть и стенать, будет цепляться ко всем и к каждому, он обязательно что-нибудь разобьет, сломает или подожжет. Никогда заранее не знаешь, что придумает этот отпрыск, чтобы выплеснуть всю энергию, которую обычно поглощает улица. Но можно быть абсолютно уверенным, пока эта энергия не выплеснется, чадо не уснет. Если же случается так, что «домашний арест» затягивается на несколько дней, такой ребенок просто заболевает.

А есть совсем другие дети, для которых нет большей радости, чем тихое уединение за каким-то нехитрым занятием. Им не нужны ни улица, ни шумная ватага друзей. Их не манят приключения и опасности. Им чужды ветер странствий и пыль неизведанных дорог. Проливной ливень за окном для них не наказание, а прекрасная возможность посидеть дома. Но такие дети обычно более хилые, вялые и болезненные. Им не нужно столько энергии, и их тело приспосабливается к их вялому темпераменту и само становится таким же вялым и аморфным.

Так и Блойд. В Крепость он попал таким, как первый ребенок – деятельным, активным и подвижным. Но чтобы не сойти с ума, ему нужно было стать вторым – апатичным, вялым и безразличным. И организм потихоньку стал приспосабливаться к тем условиям, в которых он оказался. Ненужные ему органы начали незаметно отмирать, мышцы стали слабеть и дряхлеть, энергия иссякать.

Увидев себя таким, Блойд ужаснулся. Он понял, что сам понемногу убивает себя, лишая шансов на спасение. Если даже предположить, что все стоящие у него на пути препятствия исчезнут, если вдруг все удастся, грош всему этому цена, если он просто не сможет преодолеть вплавь расстояние, отделяющее его от спасительного корабля. А он не сможет. Для этого нужны сила и выносливость, которых в его ослабевших членах почти не осталось.

И Блойд заставил себя трудиться над своим телом. Каждый день он изнурял его упражнениями. И тяжесть оков послужила ему во благо. Он тренировал свои руки и плечи, всеми возможными способами поднимая и опуская цепи – то к груди, то к подбородку, то над головой, то одной рукой, то сразу двумя, то спереди, то сзади, за спиной. Он приседал и отжимался, закинув цепи на плечи, качал пресс, держа свои железяки за головой. И это начало приносить плоды. Тело его вновь обретало былую силу и пружинистость, мышцы крепли и становились упругими.

Да, Блойд научился жить со своими цепями, научился обращать их к своей пользе, научился не замечать их, когда это было необходимо. Он научился делать с ними все. Только одной вещи ему никогда с ними не научиться – плавать. А это значит, что от оков надо было избавиться. Избавиться любой ценой, во что бы то ни стало.

Снова и снова прокручивая в голове возможные варианты, Блойд неизменно мыслями возвращался к одному единственному человеку, способному освободить его от осточертевшего металла. Этим человеком был Бен Торн – комендант Крепости. Только его воля могла что-то изменить. Только он мог выдать Блойду билет на свободу. Он же мог и навсегда лишить его этого шанса.

Что может заставить Торна дать спасительный для Гута приказ снять с заключенного цепи? Блойд раз за разом задавал себе этот вопрос и раз за разом не находил достойных аргументов. «Это бесполезно, – в конце концов решил для себя Блойд, – я могу годами сидеть и выдумывать причины, которые заставят Торна снять с меня эти железяки, но так ничего и не придумать. А вдруг и выдумывать ничего не надо? Кто знает, может, он просто в тот раз был не в настроении или просто проверял меня, а теперь пойдет навстречу без всяких причин и условий? А может, он сам в этот раз озвучит условия? Вдруг алчность возьмет-таки верх? Или сострадание? Ведь, не исключено же такое? А может, в ходе разговора появится что-то такое, за что можно зацепиться? Да мало ли что может быть! Или вообще все это зря, и он попросту не захочет меня видеть? Все мои умозаключения тогда вообще яйца выеденного не стоят. Все! Хватит! Хватит терзаться и мучиться! Пора действовать!».

И вот он уже шел по коридору на встречу с комендантом. Великий и ужасный Бен Торн на удивление быстро и легко согласился принять заключенного номер восемьсот двадцать четыре. Стоило Гуту сказать выдававшему еду охраннику: «Мне надо видеть коменданта», – как на следующий же день за ним пришли.