За три моря

Жил счастливо один брат в завоёванной земле, а другого одолели злые враги. Бился хан с ними, пока не погубили они всех богатырей хана. Остался лишь любимый певец его. И сказал хан певцу: «Пойди в тёплую сторону, найди моего родного брата и дай ему понюхать нашу степную горькую траву полынь».

И пошёл певец в дальнюю тёплую сторону, к синему морю. Нашёл он ханского брата и дал ему понюхать траву полынь. Почуял хан горький запах, вспомнил он широкую степь, заплакал и сказал: «Лучше пасть костьми на родимой стороне, в привольной степи, чем в довольстве жить в чужом краю».

И вернулся он к брату, и одолели они вместе всех врагов…

Ахмед помолчал, а потом прибавил:

— Твои рассказы о земле астраханской для меня — что горькая трава полынь для ханского брата. Привольно я живу здесь, хотя и зовусь рабом султана. Если убегу и поймают меня, ждут меня такие пытки, что о смерти буду молить, как о милости. А всё же придёт час — убегу. Завидую тебе, ты вольный человек: захочешь— воротишься на родную землю.

Ахмед, простился и пошёл под дождём в крепость.

Никитин задумался над его словами.

В Индии всё чаще нападала на него тоска по Руси. Обычно она приходила ночью, и Афанасий под шум дождя думал о родимой стороне — о берёзовых перелесках, о весенних лугах, о Волге в разлив, о жатве и о зимней пустынной дороге…

Он сказал Юше:

— Неказиста сторона астраханская, степь да песок, а вон как татарин закручинился, вспомнив про неё. Верно говорят: с родной сторонки и ворона мила, а на чужой сторонке и весна не красна. А уж какая земля краше нашей Руси! Вот управлюсь с конём — подамся в родную сторону!

Но Юша уже начал забывать родные края. Семьи у него не было, с раннего детства ходил он по чужим людям, изведал и горе и голод. Да и вырос он на чужбине. Теперь ему исполнилось шестнадцать лет, и он всё чаще мечтал стать воином.

«Не всё же дяденьки Афанасия хлеб есть», думал он.

Юша слышал от Ахмеда, что султан охотно принимает к себе в войско чужестранцев. Из пришлых удальцов и сбиты его рати.

Но Юша боялся рассердить Афанасия и до поры до времени молчал. А Никитин совсем загрустил по родной земле.

Индия перестала нравиться Афанасию. То жара была, душа дождя просила, а теперь день и ночь всё дождь и дождь.

Прошло два месяца.

— Скоро конец дождю, господин мой, — заявил однажды Перу. — Дух дождя гневается, что кончается его господство.

И действительно, дней через пять-шесть Юша на рассвете вбежал в каморку Никитина.

— Дождь перестал! — кричал он радостно.

Никитин вышел во двор. На синем небе сияло солнце. Маленькие разорванные тучки убегали на северо-восток. Пели птицы, стрекотали кузнечики. Всё казалось чисто вымытым и приветливым. Светло-зелёная листва тихо шелестела, когда дул лёгкий, тёплый ветер. От луж во дворе шёл пар. Павлин охорашивался на краю крыши, распуская свой узорчатый хвост.

Казалось, Васька тоже переживал обновление. Он сам проглотил кичирис и потянулся ещё за одним шаром, а потом залился таким звонким и весёлым ржаньем, что павлин испуганно свернул свой сверкающий хвост.

— Ну, пора с богом в путь! —весело сказал Никитин.

По индийским дорогам

Ахмед снарядил невиданный ещё русскими караван. Он вёз своему повелителю рис, ибо Джунайр издавна платил подать рисом. Сто пятьдесят повозок было в этом караване, в каждую запряжено по дюжине быков. Быки и повозки были собственностью бринжарасов — странного кочевого племени водителей караванов.

Со своими быками бринжарасы пересекали весь Индостан из конца в конец. Султаны и раджи доверяли им свои сокровища и поручали перевозить дань и боевые припасы. У бринжарасов нигде не было домов. Всю жизнь проводили они на больших дорогах Индии, странствуя в повозках вместе с жёнами и детьми, идолами и жрецами, кузнецами и брадобреями.

Рослые чернобородые мужчины в жёлтых набедренных повязках были вооружены короткими кинжалами и тонкими метательными копьями. Женщины, одетые в синюю или белую ткань, украшали свои татуированные лица венками из розовых цветов.

Караван тронулся. Так же как и по дороге в Джунайр, Афанасий Никитин нередко ночевал в дхарма-сала, которые имелись даже в больших деревнях.

На конях в Индии ездили только вельможи.

Если деревня оказывалась мусульманской, в ней можно было достать баранину, кур или голубей. В индуистской деревне приходилось довольствоваться рисом, лепёшками, овощами и молоком, ибо индуисты считали грехом убивать для еды скот и птицу.

Бринжарасы на ночь располагались в поле. Они окружали свой стан повозками и внутри такой самодельной крепости разбивали драные палатки.

Утром жрец выносил на соседний холм серебряное изображение очковой змеи и падал перед ним ниц, а девушки плясали вокруг и с пением посыпали идола цветами; они молили богов, чтобы наступающий день был удачным. Потом начинались сборы. Мужчины поили и запрягали быков, женщины разбирали и упаковывали палатки.

Другой жрец трубил в рожок — караван трогался в путь.