За три моря

— Ничего, опора сирот! — утешал Никитина Перу. — Придут дожди, он в неделю отъестся.

Все с нетерпением ждали дождей, но небо попрежнему было безоблачно.

Как-то вечером конюх показал Никитину на закат. Солнце садилось в чёрной полосе.

— Жди дождя, — сказал он.

Прошло ещё несколько томительных дней. Дожди всё не начинались.

Однажды на закате страшный удар грома потряс небо и землю… Ещё четыре раската последовало за ним.

— Ночью будет дождь, — сказал Перу.

Он поспешил застлать новыми пальмовыми листьями крышу конюшни.

В полночь разразилась гроза, такая гроза, которой никогда не видывали русские. Молнии словно гонялись друг за другом, в короткие промежутки между их блеском тьма казалась ещё глубже, ещё страшнее. Удары грома сливались в один сплошной грохот. Дождь лил сильными, косыми струями.

Никитин и Юша, оставшиеся с Перу в конюшне, всю ночь успокаивали жеребца.

К утру грозовая туча унеслась к северо-востоку. Громовые раскаты утихли, но дождь лил попрежнему. Потоки мутной воды неслись по двору, сливались в один ручей; на базаре образовалось целое озеро.

Когда Никитин с Юшей зашли к себе в каморку переодеться и отдохнуть, они увидели множество неожиданных гостей. На стенах суетились скорпионы, тысяченожки, пауки и ящерицы. Из сапога Юши выглядывала чёрная голова змеи. Маленькая мокрая белочка примостилась на окошке. Всё это были беженцы, спасавшиеся от дождя.

Змею убили палкой, непрошенных гостей со стены смели, а белочку Юша подманил орехами и отогрел у себя за пазухой.

Но всё время, пока шли дожди, приходилось остерегаться змей, тысяченожек, пауков, заползавших в каморку в поисках сухого места.

Целые дни неслись с юго-запада на северо-восток чёрные тучи. Грозы кончились, но ливень шумел почти всё время. По улицам и по затопленному базару бежали потоки. Все дороги и тропы стали непроходимы.

Никитин целые дни проводил под навесом, у входа в свою каморку.

К нему часто заходил Ахмед — тот самый воин, которому Малик-аль-Тиджар поручил оберегать русского купца. Ахмед дожидался в Джунайре, пока наместник Асат-хан соберёт подать. Он должен был отвезти её султану в Бидар. Как и Никитин, он томился от безделья и был рад случаю поговорить с бывалым чужеземцем.

Ахмед часто рассказывал Афанасию о делах индийских, о султанах бахманийских и о борьбе мусульман с индуистами.

В те годы в Северной и Центральной Индии правили мусульманские владыки, пришельцы из Персии и Средней Азии.

Такими завоевателями были и бахманийские султаны.

Они объявили «священную войну» с неверными, и под их зелёные знамена со всего мусульманского мира стекались жадные до наживы искатели приключений.

Каждый год снаряжали бахманийские султаны походы из Бидара на юг — в земли, принадлежавшие индуистским княжествам, разрушали индуистские храмы, выжигали их города и сёла.

От Ахмеда узнал Афанасий, что великий вазир султана бахманийского Малик-аль-Тиджар мудр и опытен. Некогда пришёл он из Персии в Индию простым торговцем, а теперь правит всей страной от имени юного Мухаммеда, султана бахманийского.

От Ахмеда Никитин узнал истинную причину благодеяния Малик-аль-Тиджара. По словам Ахмеда, вазир не хотел, чтобы во владениях бахманийского султана обижали купцов, привозивших коней из-за моря. Он боялся, что дурная слава пройдёт про Бахманийское государство. Купцы будут избегать городов бахманийских и станут возить боевых коней к индуистским князьям — врагам султана Мухаммеда.

Ахмед советовал Афанасию ехать в бахманийскую столицу Бидар за самоцветами. Туда свозят драгоценности, награбленные мусульманскими воинами у индусов.

Афанасий успешно учился индийскому языку, но чаще всего они с Ахмедом беседовали по-персидски. В то время персидский язык был в большом ходу в бахманийских владениях — большая часть купцов, воинов и придворных султана были уроженцами Персии и соседних стран.

Однажды Никитин при Ахмеде сказал Юше несколько слов по-татарски.

— Знаешь татарский? — взволнованно спросил Ахмед.

— Знаю, — спокойно ответил по-татарски Афанасий. — А ты откуда знаешь татарский?

— Я татарин-ногаец из Астрахани.

Ни разу ещё не видел Афанасий этого сильного и сурового воина таким взволнованным.

— Как же ты попал сюда?

— Двадцать лет прошло с того дня, как поплыл я за море, в Дербент. Поймали нас туркмены в море, одних убили, других в плен взяли. Меня продали в Ормуз и потом сюда. Теперь я раб султана.

— Был я на твоей родине… — задумчиво сказал Никитин.

И начал вспоминать, как плавал он вниз по Волге, как ночевал на высоком берегу. Про степи и пески астраханские, про кочевья татарские, про широкое море дербентское — всё рассказал он татарину.

Тот жадно слушал его. Когда Афанасий кончил, Ахмед долго молчал, глядя на косые струи дождя, на мокрую глину на дворе.

— Есть у нас, у ногайских татар, одна старая былина… — наконец заговорил он.

Жили когда-то два хана, два родных брата. Один откочевал в тёплые края, захватил город у подножья снеговых гор над синим морем, а другой остался в привольной степи.