За три моря

Опять пришлось ждать Никитину. Воспользовавшись отъездом хозяина, слуги Асан-бека разбрелись кто куда. Одни ушли побродить по базарам, другие нашли в городе знакомых и родичей, третьих сморил зной, и они спали, раскинувшись на солнцепёке.

Только перед закатом вернулся Асан-бек на корабль. Весело кивнув поджидавшему его Афанасию, он сказал:

— Дело твоё устроил.

Больше ничего рассказать ему не удалось.

С минаретов всех десяти дербентских мечетей раздались громкие и протяжные крики:

— Ла илла хилл алла…

Правоверные опустились на молитву. Никитин начал было расспрашивать Асан-бека, но тот замотал головой и, зажав уши, с ещё бóльшим рвением принялся бить поклоны.

Когда молитва кончилась, Асан-бек сказал Никитину укоризненно:

— Зачем мешал? Мог ждать. День ждал — мог ещё ждать.

— За товарищей тревожусь, — виновато пробормотал Никитин.

— Слушай! Булат-бек разгневался, когда узнал, что сделали с русскими кайтахи. «Другой раз купцы к нам не поедут, — сказал он, — надо их выручать». От Булат-бека поскакал джигит к подножию аллаха на земле — к светлейшему шаху Феррух-Есару в Шемаху. Наш шах Феррух-Есар женат на сестре кайтацкого князя. И если шах пожелает за спутников твоих заступиться, князь не станет с ним ссориться. Дружба шаха Ширвана важнее для кайтацкого князя, чем выкуп за небогатых купцов. Жди теперь, что ответит шах Феррух-Есар.

— А когда? — нетерпеливо спросил Никитин.

— Туда три дня, назад три, там два дня… — подсчитал Асан-бек, загибая пальцы. — Через восемь дней назад прискачет.

Прошло пять дней. Корабль давно разгрузили. Асан-бек переселился в город. Перебрался туда и Афанасий. Он поселился в том же караван-сарае, где жил Папин. Но каждый день с утра он приходил к Асан-беку.

И каждый раз Асан-бек говорил ему:

— Рано пришёл! Никто ещё не приехал! Жди.

Тогда Никитин отправлялся бродить по городу. Он ходил по базарам, побывал на конском торге, где стройные и ловкие горцы продавали персидским купцам горячих скакунов. Подолгу сидел он на берегу, глядел на неустанно бегущие морские волны с белыми барашками и на неподвижные песчаные волны — дюны, поросшие тощими колючими кустарниками и молочаем, бесконечными рядами тянувшиеся у подножья террас. Иногда он шёл в верхний город и смотрел на уходящие всё выше темнозелёные лесистые горы, на извивающуюся между скал дорогу в Шемаху.

Когда день кончался и с минаретов начинали раздаваться голоса муэдзинов, Никитин возвращался в нижний город и, пройдя по затихавшим улицам мимо лавочек, где зажигали светильни, снова появлялся во дворе Асан-бека и молча садился у двери.

В этот час Асан-бек выходил подышать ночным воздухом и, увидев Никитина, неизменно говорил:

— Всё сидишь? Думаешь, у светлейшего шаха нет других дел, кроме освобождения русских купцов от кайтацких шакалов? Более важные заботы тревожат сердце повелителя. Не торопись, иди спать. Жди!

Так прошло десять дней. Никитин часто заговаривал с Папиным, напоминал ему о том, как томятся в кайтацкой яме их земляки, и просил поторопить шемаханцев. Но русский посол не очень-то спешил.

— С шемаханцами да с персианами торопиться нечего, — говаривал он. — Всё испортишь. Да и что поделаешь? Не слать же в Шемаху вдогонку первому второго гонца? А может, они перед нами чванятся — дескать, у нас и без вас дел достаточно. Землишка маленькая, власть у их шаха невелика — вот и эти кайтахи под боком живут, а ему не подчинены. А перед нами, перед русскими, хочется повеличаться — мы-де, мол, держава могучая, и дел у нас видимо-невидимо, где нам поспешно с вашим делом управиться? Нет, надо ждать!

И Никитин, дождавшись утра, вновь принимался бродить по Дербенту.

Не раз заглядывал он в лавки, приценивался. И здесь, как в Царьграде, торговали больше привозным товаром. Дёшевы были лишь шелка шемаханские, цветастые, но недостаточно крепкие. Прочий товар — перец, мускатный цвет — привозили в Дербент из-за моря — из Персии и Индии и с острова Ормуза.

«Видно, не здесь родится дорогой заморский товар, что привозят к нам гости иноземные. Видно, надо дальше искать его родину», думал Афанасий.

Прошло пятнадцать дней. Ранним утром Никитин, по обыкновению, шёл к Асан-беку.

Город просыпался. Открывались лавки, на базар тянулись арбы с сеном, углём и жердями, брели ослики с бурдюками овечьего молока.

В узком переулке Афанасий неожиданно наткнулся на Асан-бека. Шемаханец ехал верхом. Он был одет в знакомый уже Никитину синий с золотом халат. Борода его была только что покрашена и блестела на солнце. По бокам бежали стражники и отгоняли народ.

— Радостные вести, Афанасий! — крикнул Асан-бек, увидев Афанасия. — Прискакал гонец из Шемахи.

— Слава тебе, пресвятая богородица! — горячо воскликнул Афанасий.

— Иди ко мне на двор, жди, когда вернусь от Булат-бека. — И Асан-бек хлестнул цветной камчой[10] своего коня.

Долго ждал Афанасий Асан-бека, и только к вечеру вернулся тот, весёлый и красный.

Переодевшись, Асан-бек позвал к себе русского и, поднеся с почтением ко лбу небольшой красный ларец, торжественно вынул из него длинное узкое письмо с красной и синей печатями по углам..