За тридцать тирских шекелей

В беседке был накрыт стол: запотевшие бутылки водки, армянский коньяк, красные и белые грузинские вина, овощные салаты, сыр, огромный запеченный донской лещ на блюде, обложенный для красоты стручками красного острого перца, дольками лимона и зеленью…

– А ты рыбу чем фаршируешь? – спросила Ирина у Виолетты.

– Я повариха, что ли?! – с непосредственностью бывшей стриптизерши ответила хозяйка и засмеялась.

И хотя среди «номенклатурщиц» не только поварих, но даже просто домовитых рукодельниц не было, они снова неодобрительно переглянулись.

– А вот мы сейчас и проверим, чем! – выправил ситуацию Феликс. И шепнул на ухо супруге. – Будь повежливее, пожалуйста!

– А что не так? – громко возмутилась та.

И, наклонившись к уху мужа, прошептала:

– Ты князь, я княгиня, а они кто?

– Ну, всё, всё, садись уже!

С учтивостью хозяина Юздовский быстро разлил спиртное.

– За вас, дорогие друзья! За золотую цепь! Мы с Виолеттой очень рады всех видеть!

Выпили, закусили, Феликс снова встал, будто собираясь произнести очередной тост.

– А чтобы воспоминания о нашей радости остались с вами на долгие годы, мы хотим подарить вам небольшие сувениры…

Обойдя стол, он положил перед гостями маленькие коробочки. Их с любопытством открыли. Каждый мужчина получил золотую пятнадцатирублевую монету.

– Это не «десятки», которых наштамповали множество, «пятнашки» выпускали только в 1897 году, – пояснил Юздовский.

Да, это редкая вещь, – подтвердил Геннадий Петрович, рассматривая на желтом кружке профиль Николая II. – Значит, воду из царского источника мы не зря пили!

– Не зря, ох не зря! – весело поддержали прокурора Гонза и Образцов.

У каждой дамы в коробочке оказалось изящное колечко с небольшим бриллиантом.

– А кольца – авторские, победившие на выставке «Алмазы Якутии» по двум показателям: качество работы и чистота камня, – прокомментировал Феликс.

– Ничего себе, небольшой сувенир! – не удержалась Ирина Образцова, она была самой непосредственной из номенклатурщиц. Остальные, хотя и не высказывались вслух, но примеряли подарки с явным удовольствием. Даже когда кольцо не налезло на палец прокурорши, она не расстроилась:

– Дочери подарю!

Сановитые жены явно смягчились по отношению к Виолетте, легкая напряженность исчезла, и обстановка стала дружеской и приятной.

– Слушай, Феликс Георгиевич, ты человек широкий, а у тебя-то самого перстенек почему такой бедный? – прогудел прокурор. – Не золотой, не бриллиантовый, – смотреть не на что…

– Так это семейная реликвия, – спокойно отозвался Граф. – Память о прапрадедушке…

– А-а-а-а, тогда понятно! Память – святое дело!

Застолье быстро набирало обороты: много пили, ели, дегустировали по-разному замаринованный шашлык. Поднимали тосты за гостеприимного Феликса, за его жену, за их дом. Желали Феликсу здоровья, благополучия и удачи в делах. Отмечали его изобретательность, изысканность и щедрость… Его имя не сходило с уст расслабленных и довольных гостей.

* * *

В это же время вдали от дачи Юздовского, на другом конце города, шел разговор, тоже касающийся непосредственно Графа, хотя и с прямо противоположными оценками его личности. В маленьком, неприметном кафе «Огонек», расположенном в тихом переулке и имеющем второй выход на другую улицу, обедали ранее неоднократно судимый гражданин Туземцев, в определённых кругах именуемый Тузом, и его правая рука – Витька Арап.

Стол их был гораздо беднее, чем на даче у Юздовского: эскалоп из свинины с жареной картошкой, квашеная капуста да горка ломтиков серого хлеба. Водка, впрочем, тоже присутствовала, причём не самопальная, а вполне питьевая, хотя по качеству не могла сравниться с той, которую пили сейчас гости Феликса. Но эта разница была обусловлена не ограниченными материальными возможностями – по положению Смотрящий за городом Туз мог сравниться с прокурором Ищенко в параллельном мире. Дело в отсутствии привычки к изыскам: если еда насыщает, а водка опьяняет, то зачем повышать их качество? Тем более что вкусовые рецепторы обоих различить нюансы вкусов не могли.

Вёл себя Смотрящий так же скромно, как и питался. «Огонек» он давно подмял под себя, но даже официанты и бармен не могли бы по поведению определить своего фактического хозяина. Обычные на вид посетители. Только синие перстни на пальцах, да на плече у одного сквозь белую рубашку просвечивает вытатуированный погон. Ну, ещё щёки впалые, а на левой – шрам, заходящий на верхнюю губу… Но не кричат, не матерятся, ничего не требуют, не хлопают официантку по заднице, не угрожают бармену. Приличные люди, хотя и судимые, но от сумы, как говорится, да от тюрьмы не зарекайся…

– Графом, говоришь, себя называет? – произнёс Туз, презрительно скривив губу со шрамом.

– Ну! И понты у него буржуйские: прикид и вообще… Гордый такой, высокомерный…

– Гордый, говоришь… Ну-ну! Сильно приподнялся, говоришь?