За тридцать тирских шекелей

– Позовите свидетелей! – приказал белый инквизитор.

В зал вошла босая Лоренца. Бледная, как мел, она осунулась и в значительной степени потеряла былую красоту. Возможно, этому способствовала измятая, порванная местами домашняя одежда. Калиостро сам был истощен судебным процессом, ночами почти не спал – мучили кошмары… Но, увидев жену, воспрял духом – уж она-то станет на его защиту!

– Принадлежит ли твой муж к тайному обществу франкмасонов? – строго спросил отец Скопио.

Калиостро напрягся, стараясь унять сердцебиение. Это серьезное обвинение, от которого он отрекался. И доказать его трудней, чем остальные…

– Да. Он показал мне несколько тайных знаков и сказал, что это масонские знаки…

Как будто каменный потолок обрушился на голову!

– А допускал ли он оскорбление Веры?

– Допускал, – Лоренца старалась не встречаться с мужем взглядом. – Он снял распятие, висевшее над кроватью, и вместо него повесил зеркало. Чтобы можно было видеть… ну, вы понимаете…

– Нет, мы не понимаем! – желчно сказал отец Уберто – крайний справа инквизитор с длинным острым носом. И с болезненным любопытством добавил:

– Что он хотел видеть в этом зеркале?

– Ну… То, чем мы занимаемся в постели… Хотя я была против этого…

– То есть плотские супружеские утехи?

Лоренца опустила голову.

– Да.

– Это греховный выбор! – нахмурился отец Умберто. – Замена распятия на низменные порочные сцены, которые хотя и допустимы между супругами, но должны происходить в темноте и под одеялом! Я вижу здесь оскорбление чувств верующих!

– Но этого никто не видел! – воскликнул Калиостро и охнул – стражник тут же ткнул ему в спину тупым концом копья.

– Ваша жена видела! – запальчиво возразил остроносый инквизитор. – А она была доброй прихожанкой, пока вы не сбили ее с правильного пути!

Джузеппе опустил голову. Возражения были бесполезны.

– А занимался ли подсудимый колдовством? – снова взял допрос в свои руки отец Скопио. – Добывал ли он таким образом золото?

Лоренца долго молчала.

– Не знаю, чем он занимался, но часто запирался в подвале, жёг огонь в печи, и из вентиляции воняло чем-то противным… А золотые монеты он часто давал мне, и все они были новенькими, будто их только отчеканили…

– Это и есть колдовство! – снова вмешался отец Умберто. – Ему передавали монеты из самого ада! И адскую вонь чувствовала свидетельница!

Скопио недовольно постучал тяжелым ключом по столу.

– Достаточно! Уведите свидетельницу!

Калиостро проводил жену взглядом, обратив внимание на ее грязные подошвы. Это стало последним штрихом в череде увядшей внешности, убогой одежды и предательства. Чувства к Лоренце исчезли, осталась только неприязнь и какая-то брезгливость. Может, для этого они всех и разувают?

– После примерки «испанского сапога» она бы не смогла ходить, – будто прочитав его мысли, вкрадчиво сказал Белый инквизитор. – С раздробленными ступнями ведьму приходилось заносить на эшафот… Сейчас инквизиция стала милосердной, и скажите за это спасибо!

– Спасибо, святой отец! – послушно повторил Калиостро. Он знал, что тиски калечат ноги испытуемого. По сравнению с этим хождение босиком – величайшая милость.

– Заведите слуг! – приказал Скопио.

Паоло и Игнацио тоже рассказали про все, что знали: и про Черный замок, и про занятия в подвальной лаборатории, и про внезапно возникшее богатство…

Калиостро пал духом и ждал дополнительных разоблачений еще от Тома и Грации, но они перед трибуналом не появились. Уже когда процесс заканчивался, отец Скопио невольно прояснил причину этого:

– Слуга подсудимого – карлик и женщина, с которой он сожительствовал во грехе, вылетели сквозь железную решетку и улетели из замка нашей канцелярии, при этом лишили жизни славного слугу инквизиции отважного Гаэтано и выпили из него всю кровь! Думаю, что и в этом замешан тот, кто называет себя графом Калиостро!

– Нет, нет, отец Скопио! Они сами занимались колдовством, и даже меня хотели научить летать! Но я отказался от этого богопротивного дела!

Члены трибунала оживленно зашептались.

А Джузеппе вдруг отчетливо услышал:

– Какие же жалкие эти ничтожные людишки! Не задумываясь предают и оговаривают друг друга!

Джузеппе закрутил головой, но никого не увидел. Больше того, по реакции окружающих было видно, что, кроме него, никто ничего не слышал. Но он был готов поклясться, что это не галлюцинация. К тому же голос показался знакомым. Напрягая память, он вспомнил, где его слышал: много лет назад в замке Локвуд, на шахматном балу! Это голос того, кто маскировался под фигуру коня, того, кто подарил ему перстень!

Он в очередной раз переступил ногами, и отец Умберто это заметил.

– Тебе, наверное холодно стоять, грешник? Ничего, скоро мы тебя согреем!

И все, кроме Скопио, захихикали. Белый ворон сохранял скорбное и даже сочувствующее выражение лица.

В ночь перед оглашением приговора Джузеппе, как ни странно, уснул. Ему снилась мама. Она сидела у его кровати и пела хорошо знакомую каждому итальянцу народную колыбельную песню: