За туманом

Сквозь открытую дверь двое ребят заводили стальной восемнадцатимиллиметровый трос; гусеничный ДТ-54, натужно взревев и выдав в небо чёрный столб выхлопных газов, приподнимал от натуги передок… На секунду он замирал, а затем медленно, как бы нехотя, выбрасывая из-под гусениц щепу, подавался вперёд. Какие-то мгновения, казалось, ничего не происходит: трактор двигался, а будка стояла на месте, как ни в чём не бывало…

Потом передняя стенка вздрагивала, выгибалась в сторону берега и медленно складывалась, как карточный домик. А из-под обломков, ведомый дымящимся от напряжения тросом, выползал, отряхиваясь от сора, омываемый солёной волной смонтированный на трубчатых салазках рыбонасос. Тяжелые валы таранили причал; толстенные доски, покрывающие пристань, освобождённые от многотонной тяжести, взлетали; сквозь проломы в настиле били в небо пенящиеся фонтаны брызг. Ветер завывал, валил с ног, швырял пригоршнями в глаза жгучую влагу — хотелось бросить всё и бежать!..

И ужас, и восторг, одновременно.

И всё время где-то на периферии зрения, на берегу — втянувшая голову в плечи, спрятавшая руки в рукава, с дымящейся папироской во рту, тщедушная фигурка боцмана…

— Ну, что?.. Съел?! — оглянулся я на Океан, сплюнул солёной водой под ноги и, сняв залитые очки, сошёл последним на берег.

Моя спина выражала презрение к недавнему ещё исполину.

Он что-то ворчал ещё вдогонку, скрипел плахами разваливающейся пристани, но я не слушал… Он мне был уже неинтересен.

В боцманском вагончике — не протолкнуться. В тепле на меня вдруг навалилась свинцовая усталость, глаза закрывались сами собой.

«Главное сделано, остальное — завтра… Всё — завтра», — устало думал я.

Поблагодарив ребят, раздал премиальные, не обделив и Палыча. Чуть обогревшись и выпив по стакану разведённого спирта, все разошлись по домам.

— Палыч, пожри, наконец, сдохнешь!

— Неэкономично, Петрович. Выпью спиртяжки — три дня на хавку не тянет.

* * *

Вечером хмельной Лыков играл «Маленький цветок». Над засыпающим посёлком плыла божественная мелодия Сиднея Беше…

Сидя на крылечке своего дома, я слушал музыку, смотрел на небо, и мне казалось, будто кровоточащая, но всё ещё живая душа уставшего от жизни боцмана, взывает к Небу, просит прощения и молит о чём-то, только им одним известном.

«А что будет с моей душой?» — терзался я, в тоске глядя на вершину Мосинской сопки, за которой скрывался Октябрьск…

* * *

Срок трёхлетнего договора у Оксаны закончился, она уволилась с работы и уехала на родину в конце декабря. Перед самым её отъездом в контору на моё имя пришло письмо, коротенькое, с одним только её запорожским адресом.

Зиму я прожил в забытье. Работа, работа, работа…

К весне, перед началом путины, меня вызвали в Николаевск.

Ну, думаю, утвердят директором. А что? План годовой мы перевыполнили. Зиму отработали без ЧП. Рыбобазу к путине подготовил. Скоро полгода и за директора, и за механика один вкалываю, и справляюсь.

Прилетел: Главному механику — икорки баночку трехлитровую, как и положено; девочкам из «кадров» — коробку конфет. Люда приготовила.

Смотрю: Валентин Иванович глаза отводит, «делового» из себя изображает.

— Чего вызвал, Валентин Иванович? — спросил я Главного механика без экивоков.

— У нас вроде бы порядок. Этот раз даже комиссию не присылали, доверяете, значит…

Бойцов, тяжко вздохнул и положил передо мной исписанный синими чернилами лист:

— Ознакомься.

— Так… Виноградова Полина Ивановна, старший засольный мастер, бывшая жена сбежавшего Гаврилыча «информирует руководство комбината о недостойном звания советского руководителя поведении И.О. директора рыбобазы Бурова М.А.».

Полина писала о том, что, дескать, я последнее время стал груб с подчинёнными, заставлял работать людей сверхурочно, в выходные дни, нарушая тем самым трудовое законодательство. Клеймила мою «бытовую распущенность». Мол, сожительствовал с двумя женщинами. Вследствие чего доктор Мирошенко О.М., не выдержав унижения, вынуждена была бросить любимую работу и уехать. А специалист она для района нужный. Дескать, в настоящее время Буров М.А. живёт в гражданском браке с завмагом Афанасьевой Л.П., отношения свои не узаконивает, тем самым унижая молодую женщину.

Полина Ивановна не забыла сообщить, что, когда из комбината приезжает начальство, Бурова не найти — водку, мол, пьют. А работа, в это время, стоит…

Небрежно отстранив листок, я поднял возмущённое лицо:

— Ну и что? У Полины мужик сбежал осенью, и теперь она ненавидит всех, кто ходит в штанах, — раз. Пока не приехал Гаврилыч, исполняла обязанности директора кто?

Виноградова! А тут я, как чёртик из табакерки, выскочил — два. Выговор я ей объявил не далее, как за прошлый месяц: полторы тонны поржавевшей селёдки по отливу в море выбросили из-за её халатности, между прочим… Да вы сами приказ согласовывали — три…

— Очень похожую жалобу прислала твоя сожительница: Афанасьева Людмила Пантелеевна.

Бойцов заглянул в лежащий перед ним второй листок.

— Людмила Пантелеевна — это кто? «Людка-продавщица»?

Бескровные губы Главного механика тронула улыбка.