За тысячи лет до Рагнарека

Обрушение дамбы и гибель вождей Рудогорья окончательно лишила духа его воинов. Те из них, кто еще оставался на правом берегу, разворачивались и исчезали в лесу, также как и те, кому посчастливилось выбраться из воды. Воинам же, оказавшимся в ловушке на левом берегу повезло меньше: прижатые к реке они уже не думали о победе, но лишь о том, чтобы спастись. Иные из них бросались обратно в воду, в тщетно надежде добраться до «своего» берега, другие же кидались в бегство вдоль берега, преследуемые по пятам торжествующими победителями. Солнце клонилось к закату и его багряные отблески, отражались в красном от крови Толе, в котором сегодня утонули великие мечты Одрика.

Эпилог

— Поставь и уходи, — бросила Амала, садясь на устланное мехами ложе. Молодая альбийка с наколками на лице и руках, — еще один подарок мужа, — торопливо поставила на пол поднос с миской наваристой мясной похлебки, увесистым ломтем хлеба и кружкой подогретого пива, заваренного с медом и ягодами. Вторая служанка, — темноволосая Лела, уже изрядно округлившаяся и потяжелевшая в нужных местах, — стоя за спиной молодой королевы расчесывала ей волосы. После смерти Бруны Лела заняла место самой доверенной прислужницы Амалы и теперь с ревнивым превосходством посматривала на новенькую, всячески подчеркивая ее приниженное положение рядом с собой.

— Что-то еще, госпожа? — спросила Лела, после того как альбийка выскользнула за висевшие у входа шкуры, — размять вам плечи или ноги перед сном?

— Не нужно, — Амала передернула плечами, — ты тоже можешь идти.

— Как скажете, — скрывая разочарование, поклонилась Лела и тоже вышла. Оставшись одна, Амала поворошила угли в очаге, заставляя их разгореться сильнее и, закутавшись в меховую накидку, принялась хлебать горячее, исходящее парком, варево. Зима в этом году выдалась ранней — промозглые холодные ветры налетали с севера и с бегущих по небу туч все чаще срывался снег, а ручьи и небольшие озера уже покрыл лед, — так что Амала все больше вечеров проводила у очага, согреваясь горячей едой и питьем.

Тревожили ее и иные заботы — со смертью отца на плечи молодой королевы свалилось слишком много дел. Борий и Одрик оказались не единственными королями, павшими в битве у Тола: спустя несколько дней после победы король воспалились и раны короля Рольфа, что вскоре умер от горячки. Тейн же, хоть и лишившись глаза, все же оклемался, но сильно изменился, будто разом повзрослев лет на десять. Он осунулся, посмурнел, часто пропадал в лесах, истребляя разбойные шайки, расплодившиеся после поражения рудогорцев. Недавно Тейн и вовсе покинул Озерный Край, заявив, что желает погрести отца под курганом в Скадве. Амала понимала, что ее муж не желает упускать из рук отцовское наследство и все же считала, что Тейн мог бы и больше уделять внимания молодой жене.

Из-за стены раздались нестройные песнопения на чужом языке, а за ними — громкий хохот. Амала против воли улыбнулась, — Тейн, отправившись за море, не оставил молодую жену без охраны, выделив ей двадцать воинов-претанов. В эти дни они отмечали свой День Мертвых: нарядившись в звериные и козлиные шкуры, шлялись между домов, выпрашивая разную снедь, распевая непристойные частушки, — Амала была уверена, что они непристойные, хоть и не понимала ни слова, — и провожая откровенными взглядами всех мало-мальски пригожих женщин. С Амалой, конечно, они себя держали более сдержано, — как-никак королева, — лишь однажды они явились на порог Большого Дома, затянув непонятную, но довольно красивую песню. Взамен Амала дала им кусок яблочного пирога и несколько толстых колбас, а также позволила дружинникам украсить ее дом в претанском обычае. Теперь в покоях Амалы висели венки из зеленого плюща и красных ягод, стоял светильник в виде черепа — один из трофеев Тольской битвы. Этот светильник горел у нее в покоях и сейчас, мерцая пустыми глазницами и отбрасывая не стены пугающие тени.

Что-то стукнуло, раздвинулись меха у входа и в королевские покои кто-то вошел. Амала вскинула голову, раздраженная столь бесцеремонным вторжением.

— Лела, я же говорила, что… Как, это ты?!

— Это я — подтвердил Тейн, широко улыбаясь — давно уже Амала не видела мужа таким веселым и красивым. Даже выбитый глаз его уже не так портил — его прикрывала повязка из тщательно выделанной оленьей кожи, расшитой мелкими янтарными бусинами. Янтарь, как и серебро, украшал и черный плащ с воротником из волчьего меха.

— Я и не знала, что ты вернулся, — сказала Амала, — я бы подготовилась лучше.

— Ты и так вполне готова, — Тейн окинул жену плотоядным взглядом, — я потому и не предупреждал о возвращении, чтобы застать тебя врасплох.