За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

— Ты ошибся, Костя, — сказал Синеоков и, заглянув в список, проставил еще одну палочку против фамилии студента. — Не пятьдесят, а шестьдесят первый. — И добавил: — Всех купецких денег все равно не заработать. Перекур!

Иван Ильич протянул грузчику кисет с махоркой, а сам закурил трубку, с которой никогда не расставался.

— Спасибо, не курю, — отдышавшись, сказал молодой грузчик и попросил: — Нельзя ли напиться из вашего чайника, Иван Ильич?

— Пей на здоровье, только не простудись, вода холодная, — ответил Синеоков, разглядывая своего собеседника. Странный какой-то парень! Студент, изволит пребывать в Императорской академии художеств, отец — офицер-дворянин, а сам так бедствует. Что заставляет его обливаться потом за медные гроши?

Юноша утолил жажду, вытер рукавом пухлые синеватые губы и, поблагодарив Синеокова, хотел было уйти. Но тот остановил его:

— Посиди, дружок, отдохни. — И, встав, громко крикнул другим грузчикам: — Перекур! — Затем снова обратился к студенту: — Диву я даюсь, Костя, на тебя глядя.

— Что же вас удивляет, Иван Ильич? — невесело усмехнулся Коста.

— А то, что трудишься от зари до темноты, а ни разу я не видел, чтоб ты поел что-нибудь…

«Добрый он человек, — подумал Коста и посмотрел в синие глаза Синеокова, — бывает же такое совпадение! — лишние мешки мне приписал. Или, может, я стал так жалок?..»

— А почему ты решил, Костя, что перетащил всего пятьдесят один мешок? — словно угадав его мысли, спросил Синеоков, попыхивая трубкой.

— По моим подсчетам так получается, Иван Ильич, — ответил Коста и отвел глаза. — Я заработал сегодня рубль две копейки. Если еще месяц выдержу — соберу на дорогу…

— Далеко ли?

— Домой поеду, на Кавказ.

Порт все гудел. Редкие чайки без устали кружились, охотясь за добычей. По Неве по-прежнему плыли огромные, важные ледяные глыбы, но туман немного поднялся и воздух стал легче, прозрачнее. Синеоков обнял Коста за плечи.

— Град Петра не терпит слабых! Приходи-ка вечерком ко мне, чайку попьем, потолкуем! А лишних мешков я тебе не приписывал. Это ты сам ошибся!

Коста встал и, широко улыбнувшись, провел худой рукой по небритой щеке.

— Спасибо.

Синеоков вырвал листок из записной книжки.

— Живу я неподалеку от твоей академии, вот адресок. А теперь иди домой, отдохни!

22

«А почему бы и не зайти вечером к Синеокову? — думал Коста, поднимаясь к себе. — Что-то слишком уж я одичал, людей не вижу…»

Чердак двухэтажного дома на Васильевском острове, где он снимал «квартиру», имел свои преимущества. Тут было спокойно. В небольшое окошко на крыше падал дневной свет. Железная кровать, стол — вот и вся обстановка. Сон и работа! А что еще нужно? Печная труба, проходившая посреди комнатенки, неплохо обогревала ее. Тепло. Тепло и тихо.

Коста раскрыл тетрадь со своими записями и в глаза ему бросилась фраза, сказанная однажды Чистяковым в адрес совета академии: «Гниль гнилыо и останется!»

Хетагуров горько усмехнулся. Именно гниль! Гнилыо несет от академического начальства — впрочем, только ли от академического? Но Коста твердо знал, что суть Академии художеств не в тех, кто правит ею. Не случайно друг его, Верещагин, узнав в Бомбее (где он тогда находился) о заочном присвоении ему почетного звания профессора живописи, прислал в редакцию газеты «Голос» такое письмо: «Известясь о том, что Академия художеств произвела меня в профессоры, я, считая все чины и отличия в искусстве безусловно вредными, начисто отказываюсь от этого звания…

В. В. Верещагин».

Началась травля. В газетах и в светских салонах только и делали, что поносили Верещагина. Зато с какой гордостью передавали это письмо друг другу студенты!

Коста вспоминал своих однокашников — Валентина Серова, Михаила Врубеля, Самокиша… Славное будущее российской живописи.

«Жизнь — это тоже искусство» — любил повторять Чистяков. Действительно, жить, не теряя чувства собственного достоинства, не смиряясь с подлостью, — ох, как это нелегко!

Стемнело. Коста решил не зажигать свечу — дороги свечи в Петербурге. Он поднялся, чтобы привести в порядок костюм и обувь. Пора собираться в гости…

23

Туман из серого теперь стал черным. На линиях Васильевского острова мерцали тусклые фонари. Моросил мелкий дождь. Коста взглянул на часы — половина седьмого. А он обещал быть у Синеокова к восьми. Может, завернуть на часок к Андукапару, благо он живет неподалеку? Счастливый Андукапар! Окончил Военно-медицинскую академию, работает в барачной больнице. Самостоятельный человек.

Или лучше зайти к Сайду? Или к Исламу?

Он шел медленно, раздумывая над горестной своей судьбой, и сам не заметил, как очутился на нужной ему линии и даже у того самого дома, где живет Синеоков. Разыскивая квартиру, Коста подошел к двери, которая вела в полуподвал, и постучался. Навстречу вышла девушка и, радостно улыбнувшись, спросила:

— Какими судьбами, Костя?

Хетагуров смотрел на девушку, с пушистыми, коротко остриженными волосами, и не узнавал ее. Только голос показался знакомым.

— Мне нужен Иван Ильич… — растерянно сказал он.

— Заходи, заходи, Хетагурчик! — повторяла девушка.

Они прошли в комнаты.