За веру отцов

Жена Брахьи поставила на стол огромную дымящуюся миску с фаршированными кишками, кусками селезенки и печени. Брахья выкатил бочонок водки. Сперва немного выпили, потом стали вынимать из миски кишки, отрывать куски, угощать друг друга. Был там кантор из Умани, попросили его спеть. Потом скрипач, разъезжавший по ярмаркам в поисках заработка, порадовал народ своей игрой. Был там еще старый лирник-украинец, из уважения к возрасту его тоже пригласили к столу. Не раз приходилось ему играть на еврейских свадьбах, радовать евреев своей лирой и пением, и теперь он спел прекрасную песню о старом короле, у которого сыновья обманом отняли власть, а потом изгнали его из королевства.

Между песнями говорили об Избавителе, о том, что освобождение близко, о войне Гога и Магога, а когда уже изрядно выпили, в комнату тихо вошли женщины. От радости, что грядет избавление, никто не стал возражать, и женщины начали танцевать. Музыканты подыгрывали им, остальные хлопали в такт, и, совсем уже забывшись, кое-кто поднялся из-за стола и пошел танцевать с женщинами, держа их за руки через платок.

А старые, благочестивые евреи смотрели на все это и ничего не говорили, потому что очень велика была радость от того, что избавление близко.

Так веселился народ целую ночь. Много песен спели, много цитат вспомнили из Торы, много нашли намеков, что Избавитель явится в этом году. И среди православных, как рассказал старый лирник, тоже говорят о том, что скоро свершатся великие дела. Был он в Киеве, слышал там, как поп обнаружил в церкви письмо, посланное их богом, Иисусом из Назарета, а в письме написано, что будет в этом году великий суд надо всеми…

Но в углу сидели трое ученых, знатоков Каббалы, и не принимали участия в общем веселье: один — толстый, высокий мужчина, другой — совсем еще юный, очень худой, кожа да кости, а третий — старик с седой бородой. Толстяк постился, чтобы уменьшить свою плоть. Столь велико было его тело, что душа нередко в нем терялась. Когда подали на стол горшки с едой, он едва мог сдерживаться, так сильно было в нем стремление к плотским утехам. Он прикрыл глаза, но запах еды не давал покоя.

— Что там сейчас едят? — спросил он соседа.

— Фаршированные кишки, — ответил тот.

— Вот как? — горько вздохнул толстяк. И, чтобы наказать свое грешное тело, открыл глаза и стал смотреть на еду.

Двое других тоже постились, никто не знал почему. Вдруг юноша, не выдержав, вскочил с места:

— Зачем радуетесь понапрасну? В Книге Эсфири выделены буквы «тов» и «хес», которые обозначают четыреста восемь. Не значит ли это, что указ Амана будет выполнен в четырехсот восьмом году?

Все испуганно оглянулись.

— Замолчи! — крикнул вдруг старик. — Не можешь смотреть, как народ радуется? Мало, что ли, служит еврейский народ Господу в печали, а как только решили послужить Ему в радости, ты не даешь! Веселитесь, братья. Сказано в Торе: «В этом войдет Аарон в Святая Святых». «В этом» — четыреста восемь, в четырехсот восьмом году будет восстановлен Храм, в четырехсот восьмом году придет спасение.

Теперь Шлойме узнал старика: это был благочестивый портной.

В соседнем помещении стояли евреи, закутавшись в талесы, и молились, как в праздник, во весь голос выпевая благословения.

Глава 2 Шлойме вернулся

У порога стояли мать и служанка, ждали Шлойме. Ни мать, ни кормилица его не узнали. Изменился Шлоймеле, вырос, превратился в настоящего мужчину. Уже пробилась черная бородка, которая делала его старше. Свет Торы лежал на его лице. Мать оробела перед сыном, не знала даже, можно ли обращаться к нему на ты. Маруся, всхлипывая, вытирала глаза:

— Вырос наш теленок, не узнаёт старую корову, что его выкормила.

Для молодой семьи приготовили лучшую комнату. Вдоль стены стояли две резные кровати с подушками чуть ли не до низкого потолка. Зеленый полог отделял их друг от друга. В углу стоял огромный, окованный железом сундук на колесах, наполненный одеждой и женскими украшениями. К сундуку прибит кожаный ремень, чтобы, если придет беда, если, не дай Бог, придется покинуть дом, можно было впрячься в него и тащить за собой. Еще в комнате стояли стол, конторка, чтобы молиться, и даже готовая колыбель для будущего ребенка. И конторку, и колыбель Мендл специально заказал для молодой пары. Но главное — полка со святыми книгами. Книги были самым важным пунктом брачного договора, и тесть Шлойме, раввин, проследил за выполнением этого пункта. Книги были дороже украшений Двойры, дороже приданого. И не потому, что стоили немалых денег, но потому, что много лет и Мендл, и раввин с трудом и любовью собирали эти духовные сокровища.

Все готово для молодой семьи, а «ее» все нет. Шесть лет прожила у свекрови юная жена, шесть лет ждала, когда муж вернется из ешивы большим ученым, таким же, как ее отец. И вот муж вернулся, а они до сих пор не увиделись. До Пейсаха она будет жить в родительском доме, пока мать и свекровь не отведут ее в гнездо, построенное для молодой пары.