— Злонамеренность сего чиновника,— продолжил Пиль,— свидетельствует лишь об алчности непомерной. Исправить его должно, и в том мы намерения имеем твердые. Я о другом хотел говорить.
Иван Ларионович все же не удержался. Гневом вспыхнул:
— Но чиновник сей вред большой компании чинит. Да и не только компании, а и всему делу новых земель. Обидно.— Сжал кулаки, упер в колени. «Нельзя так,— подумал,— нельзя. Большой разговор криком не начинают». И, взглянув на генерала, только и сказал: — Шибко обидно.— Голос выдал горечь и досаду.
— Понятно,— ответил генерал.— Но мы поправим сей казус. Все же к другому хочу обратить ваше внимание.
— Слушаю, ваше превосходительство.
— Любезный Федор Федорович,— продолжил генерал,— напоминает в письме слова Великого Петра о том, что купеческие компании привеликую могут принести пользу не только самой коммерции, но и государствам.
— Сие подлинно великие слова.
— Хочу призвать к мужеству и настойчивости. Слабость компании ныне, даже нужда в деньгах,— говоря, генерал внимательно вглядывался в лицо Голикова, словно убедиться хотел, что слова его понимаются именно так, как он говорит,— временное и преходящее положение. А разговоры? Что ж? — Он развел руками.— Коммерческий успех компании несомненен, но хочется большего.
— Да, ваше превосходительство.
Генерал выпрямился в кресле, и лицо у него сосредоточилось, как у человека, желающего высказать обдуманное и решенное.
— Действиями вы показали,— сказал он,— что можете блюсти интерес государыни. Добавлю: ежели компания согласится определить за главный предмет не единое только защищение своей пользы, но и пойдет на укрощение иностранных промышленников, в таком случае хотя и не сразу, однако кажется мне, ожидать будет можно, что дерзость европейцев на хищение сокровищ, принадлежащих одной России, убавится.
«Так,— подумал Иван Ларионович,— вот, значит, о чем речь. Так».
— Мы думали о том и меры принимаем. Но немощны, да и воинские людишки нужны.
Генерал помедлил и, особо выделяя и подчеркивая слова, сказал:
— Вот я и хочу воззвать к пониманию долга перед державою.
Иван Ларионович насторожился. Генерал продолжил со значением:
— Великую миссию вы возложили на свои плечи. Ежели бы на новых землях было установлено коронное управление, то любой раздор с иноплеменными коммерсантами мог бы легко превратиться в вооруженный конфликт с иностранными государствами. Сие России ненадобно. По-иному будет, ежели задачи защиты интересов российских возьмет на себя на новых землях коммерческая компания. Правительство всегда может остаться в стороне и объяснить столкновение происками купцов, действующих за собственный страх и риск. Выгода в том для державы велика.
«Ну и ну,— прошло в мыслях у Ивана Ларионовича.— Над таким мы не размышляли, но подумать можно. Глаза боятся, а руки делают. Ладно».
— Я предельно откровенен,— доверительно наклонился к Голикову генерал,— так как знаю: интересы державы вы готовы блюсти.
— Да,— ответил Голиков.— Готовы.
И ему вдруг захотелось крикнуть от всей души, да так, чтобы услышали и Кох, и Лебедев-Ласточкин, и те доброхоты, что хватали за полы, удерживали, предупреждали, смеялись вслед. «Ну, смотрите,— подумал,— покажем характер!»
Такой вот получился разговор с губернатором.
Прощаясь, генерал сказал осторожно и как бы вскользь, но со значением:
— Есть мнение о посылке в Японию экспедиции для установления с тамошним правительством добрых торговых отношений. Как, Иван Ларионович, компания Северо-Восточная приняла бы в этом участие?
Иван Ларионович чуть на пятки не сел:
— Да мы... Завсегда. О торге только и мечта. Кяхта-то вовсе пала.
Генерал взял Голикова за плечи:
— Милостивый государь, всегда к вашим услугам.
Ивана Ларионовича вынесло на подъезд губернаторского дворца, как на крыльях.
Лакей, широко растворив дверь, склонился низко.
Голиков глянул бойко направо, налево. «Ах ты,— подумал,— разговор-то не лабазный, нет, не лабазный. Державный разговор». Честолюбив все же был. Гордыня горела в нем. «Ну, Гриша,— решил,— качнем мы, качнем дело». Лихо вскочил в возок. Крикнул кучеру:
— Давай!
Тот даже оглянулся: уж больно весел купец, давно таким не видел. И, чувствуя настроение хозяина, вытянул коренника плетью.
Кони понесли. Только вихрь снежный завился за возком.
А Иван Ларионович возликовал душой, наверное, рано. Не знал, да и не мог знать, что Шелихов под великие проценты взял деньги на хлеб для новоземельцев и ввел компанию в большой расход. И о тяжбе, начавшейся с Лебедевым-Ласточкиным, не знал. Да наверное, ежели бы и вывалили ему эти новости, то под настроение счастливое все одно ответил бы: «Хрен с ним! Поправим». И крикнул кучеру:
— Гони, гони коней! Гони!
Такой характер был. Душа горела. А оно и хорошо. Оно и верно. Русского человека запалить надо, запалить.
ГЛАВА ВТОРАЯ
События споспешествовали осуществлению задуманного президентом Коммерц-коллегии Александром Романовичем Воронцовым. Во всяком случае, так казалось графу.