За волной - край света

Огонь гудел в очаге. Слабо мерцал над головами прокопченный потолок землянки. Нависал черной наволочью, будто прислушиваясь к словам. А слов под ним говорено было много, и все больше слов невеселых. Песни в землянке пели редко. Сажная чернота потолочная немо впитывала слова, как ежели бы дано ей было осознать их и вынести суждение: что это за люди, пришедшие сюда, на край света? Зачем пришли? Для чего? Им что, тесно на рязанских, великоустюжских, вологодских, архангельских просторах? Ведь и там земля неохватной широты и необозримые дали. Ну, скажем, рязанцев помещик теснил, давил крепостью, но устюжане, вологжане, архангелогородцы крепости не знали? Вольно им было и на своих землях. Чего же они — эко какие сибирские пространства перемахнули, отдавая жизни, за океан пошли. За бобром? За собольими шкурами? Навряд. Мужики архангельские, вологодские, великоустюжские — люди ловкие, мастеровые, работящие. Они и на родной земле с лихвой прокормились бы трудами своих рук. Нет. Здесь было иное. Но что? Или таким был сотворен этот народ, что ему за волну заглянуть хотелось, так как в душе горело святое и вечное чувство — увидеть и узнать? А может, разливаясь на необъятные пространства, готовил он себя для будущего великого? Черный потолок землянки угрюмо и тяжко вбирал и вбирал слова.

После сказанного Потапом Зайковым долго молчали, глядя на огонь.

— Так, может, — наконец сказал Баранов, — пока сила не убыла в людях и зима окончательно не придавила, за зверем пойти?

— Пойти можно, — возразил Потап, — да вот найдем ли зверя? Сейчас уже трудно. Людей поломаем.

Бочаров поднялся с лежака.

— Байдары у тебя добрые, Потап? — спросил. — Может, снарядиться — да на Кадьяк?

— Нет, — отрицательно мотнул тяжелой башкой Зайков, — не получится. Море раскачало. Не дойти. Байдары обмерзнут, потонут.

— Значит, надо собираться за зверем, — настойчиво сказал Баранов, — как ни тяжко, но идти. Человек много может, коли захочет. Силы его трудно мерить, а так сидеть, ожидая невесть чего, пожалуй, всего хуже. Ожидание — что камень на шее. Не так разве?

Зайков вскинул на него глаза и тут только подумал, что новый для него человек Баранов — мужик, видать, из крепких. «Из крепких, — решил уже определенно, — ну что ж, это добре».

Ответить Баранову Зайков не успел.

Хлопнула дверь, сколоченная из горбылей, и, срываясь на ступеньках, в землянку влетел ватажник:

— Киты! — крикнул. — Киты в бухту вошли! На мелководье стоят!

Зайкова от очага словно ветром сорвало. Он кинулся в угол землянки, схватил ружье, шумнул:

— Всех поднимай! Байдары на воду!

Это был редкий случай, когда по холодной воде киты объявлялись у острова. В такое время они уходили на юг. Зайков понял, что это последняя надежда обеспечить ватагу съестным припасом на зиму. Широкие полы его тулупчика взметнулись, и он выскочил из землянки. Шаги дробью простучали по ступенькам.

Зимовье поднялось разом, высыпало на берег бухты, по гремящей, смерзшейся гальке поволокли байдары. Все делалось спешно, но без суеты и неразберихи, что свидетельствовало с очевидностью — народ в ватаге бывалый и всяк понимает другого и без слов. Да по–иному и быть не могло, так как новоземельцы не выстояли бы здесь, где неточный шаг, неверное движение ставили человека на край гибели. Они могли противостоять невиданным морозам, пургам, ураганам, тайфунам, страшным расстояниям, отделявшим поселение от поселения, только таким, живущим в одно дыхание, слитным ядром, когда и единое слово мгновенно могло поднять всех против силы, что угрожала их существованию.

Баранов и Бочаров, выбежав вместе со всеми на берег, увидели раскинувшуюся перед зимовьем бухту. Налитая тяжелой, зимней водой, она была измята невысокими волнами. Ветер нес брызги над водой, все закрывая неверной, призрачной моросью.

На больных ногах, сильно прихрамывая, Бочаров поспешил следом за Потапом Зайковым к горловине бухты. А Баранов, увидев, что двое ватажников с трудом тянут байдару по гальке, подбежал к ним и, помогая, навалился грудью на борт, подталкивая и продвигая байдару к воде. Ноги оскальзывались на промерзшей гальке. Баранов упал, но поднялся и вновь навалился на борт, хрипя от усилия.

Китов он не видел. Они стояли в дальнем краю бухты на мелководье, выказывая из воды тяжелые, светло выделявшиеся на темной воде горбы спин.

Зайков никогда не участвовал в загонной охоте на китов, но знал, что прибрежные индейцы–калоши удерживают китов в бухтах во время отливов, а море, отступив, оставляет этих гигантов на мели, и они, при невероятной мощи, становятся беспомощны. Об этом во время плаванья с Григорием Ивановичем Шелиховым к Кадьяку, здесь же, у Алеутских островов, рассказывал старый капитан Измайлов. Но тогда это был только рассказ, а сейчас Потап, увидев китов на мелководье, решил сам перекрыть узкую горловину бухты байдарами и, пустив на морских гигантов ватажников на трех, четырех лодьях, посадить зверей на мель.